Не упусти

Сорока подобрала осколки тарелки голыми руками, стараясь не порезаться, ногой открыла крышку мусорного ведра Леффертсов и все выкинула.

Они немного подождали, но дома был только мистер Леффертс, который засел у себя в кабинете на другой стороне дома. Через несколько секунд стало очевидно, что он ничего не слышал.

А раз никто не услышал, то можно притвориться, будто ничего и не было.

Сорока стояла над Эллисон, и на мгновение, на короткое мгновение, она словно прозрела и увидела, как что-то в ее подруге, что-то очень важное, хрупкое и нежное надломилось. Она глядела в Эллисон, словно кожа подруги стала прозрачной. Сорока увидела, что сердце Эллисон разбилось, а из него вывалилось нечто очень неприятное. Сороке стало ее жалко, несмотря на то, что несколько минут назад Эллисон чуть не проломила ей череп тарелкой. Она наклонилась и положила руки на колени Эллисон.

– Пожалуйста, прости, – повторяла Эллисон.

– Что с тобой происходит?

Но тот вопрос, который Сорока должна была задать (и задала бы, если бы могла вернуться в этот день снова), был намного сложнее: «Почему ты охотнее швырнешь мне в голову тарелку, чем попросишь у отца десять-двадцать долларов?»

– Прошу, прости, – повторила Эллисон, все еще плача. – Пожалуйста, только папе не говори, ладно?

– Не скажу, – ответила Сорока. Она обняла Эллисон и крепко прижала к себе. – Обещаю.

Почему это не она плачет от того, что Эллисон швырнула тарелку ей в голову? Если бы Эллисон попала, то могла бы сломать нос, рассечь лоб или выбить глаз.

Может быть, потому, что, глядя на Эллисон, Сорока по-прежнему видела единственного ребенка в классе по плаванию, который не засмеялся, когда Сорока не успела выбраться из бассейна, чтобы добраться до туалета, и струйка мочи потекла по ногам, заставив ее замереть на краю воды.

Возможно, именно поэтому Эллисон познакомилась с ней в тот самый день во время перерыва на обед, когда все остальные пятилетки разбрелись по группам. Именно тогда она вытащила сыр из своей ярко-синей коробки для завтрака и разломила его пополам, не говоря ни слова и передав половину Сороке с улыбкой. Тогда она наклонилась к ней и прошептала:

– Со мной тоже иногда такое случается. Все хорошо.

Возможно, потому, что Эллисон была такой – когда ты на ее стороне, она яростно тебя защищала. Она была непоколебимой защитницей.

Пока ты не давал ей повода от тебя отказаться.

И Сорока, конечно, расстроилась, когда Эллисон швырнула тарелку ей в голову, но под этим гневом была пятилетняя Эллисон, с мокрыми от воды волосами и свирепым выражением лица, толкающая сопливого мальчика на глубокий конец бассейна, потому что он смеялся над Сорокой из-за того случая.

В семь лет Эллисон проделывала дырки в покрышках велосипеда мальчика, который украл цветные карандаши из рюкзака Сороки.

В десять Эллисон прилепила жвачку к длинным кудрявым волосам девочки после того, как та назвала Сороку уродиной.

Так что, возможно, на мгновение она и расстроилась, но никогда не злилась на Эллисон долго.

– Я не знаю, что происходит, – сказала Эллисон. – Как будто я – больше не я.

Поспорить с этим Сорока не могла.

* * *

Дом Клэр был маленьким и уютным. Ее младший брат Ринго («его вообще-то зовут Тедди, и я понятия не имею, кто познакомил его с The Beatles, но уж точно не я») поприветствовал их в дверях, бросившись в объятия Клэр еще до того, как она вошла в зал.

Сорока знала о нем. Мать Клэр была на девятом месяце беременности Тедди-Ринго, когда ее муж застрелился в семейной машине, заехав в гараж после работы. Теперь у них была другая машина. Другой дом и другой гараж. Мальчику было четыре.

Сорока задержалась в коридоре. На стенах висели школьные фотографии Клэр и одна из садика Ринго. Там была и фотография семьи до того, как мистер Браун покончил с собой. У миссис Браун виднелся живот, а Клэр сильно смеялась. Клэр поймала взгляд Сороки.

– Мы все никак не решимся, – тихо сказала Клэр, – сама понимаешь. Как много можно рассказать Ринго. Фото – это компромисс.

Ринго метнулся назад по коридору, Клэр смотрела ему вслед.

– Мне очень жаль, – сказала Сорока.

– Вроде как уже становится легче, – произнесла Клэр, – а вроде бы и нет.

Она провела Сороку по короткому коридору на маленькую кухню. Пожилая женщина что-то помешивала в огромной кастрюле.

– Привет, Линда, – сказала Клэр. Она бросила рюкзак на кухонный стул, и Сорока сделала то же самое. – Это Мэгс.

– Приятно познакомиться, Мэгс, – сказала Линда. Она заглянула в кастрюлю и поморщилась, будто увиденное ей не понравилось. Линда бросила туда жменю сушеной зелени. – Ты справишься с Тедди, Клэр? Я не могу сегодня остаться.

– С Ринго! – сказал мальчик, влетая и вылетая из кухни так быстро, что казался, скорее, размытым пятном, чем ребенком.

– Ринго, – сказала Линда, закатывая глаза, – я бы предпочла звать его Джордж, но мне-то что?

Она прошла через кухню, протянула Клэр деревянную ложку и поцеловала в щеку: