Не упусти

– Тушите, пока не проголодаетесь, девочки, ладно? Скажи маме, что я приду завтра пораньше, чтобы она успела на встречу. Она ужасно волнуется, ты же знаешь.

– Знаю, – сказала Клэр. Линда ушла, и она встала за плиту. – Ринго!

– Да?

– Хочешь посмотреть фильм?

– Ага!

– Иди, выбери, хорошо?

– Ладно!

– Прости, – сказала Клэр Сороке, – я забыла, что Линде сегодня рано уходить. Обычно она остается, пока мама не вернется домой. Я не знала, что нам придется нянчиться.

– Я не против, – ответила Сорока.

И она не возражала – было приятно сидеть на кухне у Браунов, наблюдать, как Клэр регулирует огонь на плите и помешивает что-то в кастрюле. Клэр была гораздо непринужденнее, чем в школе. Она наклонилась над кастрюлей и глубоко вдохнула, принюхиваясь:

– Есть хочешь? Я умираю с голоду.

– Вообще-то да, – ответила Сорока.

– «РОБИН ГУД!» – завопил Ринго, вбегая на кухню, почему-то без футболки, в которой только что был.

– Конечно, Ринго. Прекрати раздеваться и иди включи фильм, хорошо?

– «Робин Гуд», – повторил Ринго и побежал обратно в комнату, которую Сорока приняла за гостиную.

Клэр открыла шкафчик и достала из него две миски.

– А разве «Робин Гуд» – не жестокий фильм? – спросила Сорока.

– А, нет, не тот, что с кровью. Это тот, где звери разговаривают.

Сорока смотрела, как Клэр разливает по тарелкам две большие порции супа, и ее желудок внезапно громко заурчал, учуяв что-то другое, кроме макарон с сыром.

– Линда летом готовит гуляш, а зимой – салаты. Почему – непонятно, – сказала Клэр. Она бросила ложку в первую миску и подтолкнула ее к Сороке. – Пойдем, поешь, пока идет мультик.

Сорока взяла в руки теплую миску и отправилась за Клэр в гостиную. Первые титры только начались, но Ринго лежал на животе на ковре и громко храпел.

– Неужели он только что…

– Уснул за две секунды? – спросила Клэр. – Да, он моментально вырубается. Что нам только на руку, потому что теперь не надо смотреть «Робина Гуда».

Она нашла пульт и выключила мультфильм, прощелкала несколько каналов и попала на повтор какого-то криминального сериала. Клэр не стала выключать телевизор, но убавила звук. Она подула на суп, затем попробовала. Сорока сделала то же самое. Там были овощи, фасоль и лапша. Ее желудок настолько отвык от всего, что не напоминало на вкус искусственный сыр, что Сорока побоялась не сдержать еду в себе.

– Вкусно, правда? – спросила Клэр.

– Очень вкусно.

– Она хорошо готовит. Моя мама безнадежна. Без Линды и Бена я бы не смогла питаться нормально.

– Бен готовит?

– Он самый лучший, серьезно. Как он готовит вегетарианскую лазанью, боже мой.

– Вы давно дружите?

Клэр грустно улыбнулась:

– С тех пор как умер мой отец, да. Мы дружили и раньше, но после этого он стал для меня настоящим другом. Многие люди просто исчезли, но не Бен.

– Ко мне он тоже всегда был добр, – сказала Сорока.

– Он лучший. Не знаю, что бы я без него делала.

Этот выбор слов: «Не знаю, что бы я без него делала».

В какой-то момент своей жизни Сорока не знала, что бы она делала без Эллисон, без сестры, без отца. Если она чему и научилась, так это тому, что всегда можно обойтись без людей. Всегда можно найти способ.

– Мэгс?

– М-м-м?

– Я просто хочу сказать о вечеринке… Если не хочешь идти, ничего страшного. Я знаю, что там будет Эллисон. Но я настаиваю на том, что сказала до этого. Я думаю, что Эллисон – лгунья. Да даже если она не врет… Ты же никого не убила. Все мы совершаем ошибки.

Все мы совершаем ошибки. Разве не так?

Дело было в том, что некоторые ошибки исправить нельзя.

* * *

Сорока вернулась в темный дом. Она съела две огромных порции гуляша Линды, и ее разум, душа и тело насытились. Она включила свет в гостиной и молча порадовалась, что мать не лежит без сознания на диване. Было восемь часов вечера. После просмотра телевизора Сорока с Клэр вместе сделали небольшую домашнюю работу, и это был самый человеческий вечер, который выдался у Сороки за последнее время.

Она бросила рюкзак на диван и пошла по коридору к себе в спальню. Она справится. Снова заведет друзей, окончит среднюю школу, будет ходить на свидания и забудет об отце, об Эрин, забудет Эллисон. Она все переживет и…

Но нет.

Ничего не выйдет.

Сорока попыталась убедить себя, что кислый, едкий запах, который доносился до ее спальни и резал глаза до слез, не был рвотой. Рациональная часть мозга понимала, что надо собраться, пойти проверить мать, достать из шкафа в ванной тряпку и сделать необходимое – оттереть с ковра этот запах.

Она прошла в спальню матери. Вонь стала еще сильнее, резче.

Что-то жужжало в мозгу – тихий предупреждающий сигнал, который включался только в самых крайних случаях.

Что-то не так.

Дверь в комнату матери была чуть приоткрыта. Сорока толкнула ее, и та распахнулась, явив темную пещеру, наполненную резким запахом водки и густым, тяжелым запахом рвоты.

– Мам? – шепнула Сорока в темноту. Ее рука нащупала на стене выключатель, и комната мгновенно залилась светом.

Мать лежала на ковре рядом с кроватью, полураздетая, с блузкой на шее и голой грудью, свисающей из лифчика.