Читаем Не упыри полностью

– И все равно вы мне завидуете, потому что Дмитрий рядом со мной, а вы только и делаете, что ждете…

– Лучше подумай о том, где найти другое жилье, – уже спокойно сказала Валя. – Мне кажется, что теперь нам не место под одной крышей.

– И не подумаю! – отрезала Нина. – Не ты здесь хозяйка, и не ты мне его сдавала.

На этом ссора, казалось, закончилась. Не тут-то было! По графику Нина была в этот день дежурной. На ужин она нажарила картошки. Но когда мы начали есть, оказалось, что она ее, как бы ненароком, сильно пересолила. Валя упрекнула ее, что она специально оставила нас без ужина, потому что это не жареная картошка, а рассол.

– С кем не бывает, – пожала плечами Нина. А затем, будто ничего не произошло, достала откуда-то сдобную булочку и стала лакомиться ею у нас на глазах.

– Я так понимаю, что это – объявление войны? – шепотом спросила у меня Валя перед тем, как мы улеглись спать.

– Нет, – ответила я. – Обычная бытовая ссора. Бывает…

<p>… мая 1957 г</p></span><span>

И надо же такому случиться! Стоят такие теплые весенние дни, а Валя где-то подхватила пневмонию. Теперь она в больнице, а я каждый день после занятий бегаю ее проведать. В палату не пускают, и нам приходится общаться через открытую форточку.

Никогда не думала, что мне будет так не хватать подруги. Когда она рядом, этого не замечаешь, кажется – так и должно быть всегда. И только теперь я задумалась о том, что после окончания учебы нам придется расстаться. Как же я без нее? Конечно, появятся новые подруги, завяжутся новые знакомства. Но такой дружбы, проверенной временем, уже не будет. И почему мы начинаем по-настоящему ценить человека, когда его уже нет рядом?..

Вечером я выпила две чашки чаю, а посреди ночи мне захотелось в туалет. Уборная находилась во дворе. Чтобы добраться до нее, надо было миновать дровяной сарай, а потом пройти по дорожке в самый конец сада. Освещения на улице не было, поэтому ходить туда в одиночку я боялась. Когда возникала такая необходимость, можно было в любое время разбудить Валю, и она молча, даже если очень хотела спать, одевалась и провожала меня в сад. Но сейчас Валя в больнице.

Я прислушалась: Нина похрапывала, значит, спала крепко. Я попыталась проигнорировать зов природы и снова уснуть. Ничего не вышло.

– Нина, – позвала я, легко коснувшись рукой ее плеча. – Нина, проснись! Ты меня слышишь?

Спит, хоть из пушки пали! Я толкаю ее в бок, и Нина наконец просыпается.

– Что случилось? – недовольно спрашивает она, жмурясь от света.

– Пошли со мной в уборную, прошу тебя.

– Иди сама. Ты же не маленькая! – отвечает Нина и поворачивается лицом к стене.

– Ну ты же знаешь, что я боюсь по темноте ходить. Пожалуйста!

– Не придуривайся. Глухая ночь, нигде никого нету.

– Только один-единственный раз! – прошу я ее.

– Никуда я не пойду! Отстань от меня! – говорит она с нескрываемым раздражением и натягивает одеяло на голову.

Я в отчаянии! Ложусь на кровать, надеясь заснуть, но все напрасно. Так я и провертелась в кровати до самого рассвета, решив, что лучше описаюсь, чем унижаться и просить еще раз.

<p>… июля 1957 г</p></span><span>

Как же хорошо дома! Здесь и папа, и мама, по которой я скучала больше всего, и сестра Софийка, которая тоже приехала на каникулы – она уже учится в техникуме. Жаль, что Саши нет дома, он сейчас служит в армии. Я стараюсь во всем помочь маме, но ни на чем не могу сосредоточиться. То бегу полоть огород, то к речке – чистить кастрюли, то стирать на кладку у заводи. Хватаюсь за все сразу и понимаю, что надо остановиться хотя бы на день, потому что душа моя до краев полна впечатлений. Дома все такое родное, близкое и дорогое – прямо в душе щемит. Манит к себе тенистый садик, в котором нет свободного клочка земли, потому что повсюду цветы, цветы, цветы. И сама жизнь кажется мне сплошным душистым цветком…

<p>… июля 1957 г</p></span><span>

Мама надела черный платок и сказала, что собирается на похороны

– А кто умер? – спросила я у нее.

– Горпина.

– Это та, что на другом конце села жила?

– Она самая. Хочу и Горпину проводить, и с ее дочкой повидаться. Может, узнаю что-нибудь про сестру. Как поехала на эти шахты – и будто в воду канула. До сих пор не было от нее ни единой весточки. А душа-то болит, все-таки родная кровь. Не знаю даже, жива она или… – мама вздохнула.

– И про Наталью спроси, – напомнила я. – Узнай, как она там.

Вернувшись домой, мама поставила на лавку увесистую корзину.

– Вот, разбирайте гостинцы! – сказала она повеселевшим голосом.

– Что это? От кого? – спросила я.

– Сестричка передает всем привет и вот это, – улыбнулась мама, кивнув в сторону чемодана.

– И как она там? – спросил папа. – А то уехала и совсем забыла про нас.

– Не обижайся на нее и не держи зла, – проговорила мама. – Нелегко ей там, в шахте. Работает под землей наравне с мужиками. А насчет того, что не пишет… Ты же знаешь, что она неграмотная, а Наталья учится, может, уже и выучилась на медсестру.

– Дочка покойной Горпины, пусть земля ей будет пухом, живет там и толком ничего не знает?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза