Читаем Не упыри полностью

Милый, любимый Роман! Пиши мне чаще, ищи для меня самые лучшие слова, потому что я их так жду! Девчата из института бегают на свидания, ходят в кино, целуются, влюбляются, разочаровываются и снова ищут свою любовь. А я живу, Роман, только твоими письмами…

<p>…мая 1958 г</p>

Нина до сих пор встречается с Дмитрием. Я ловлю на себе его взгляды, в которых одновременно читаются и восхищение, и боль. Делаю вид, что ничего не замечаю, и вообще стараюсь пореже попадаться ему на глаза. Но есть еще и вечера в институте, на которые его приглашает Нина. Однажды он улучил момент, когда я осталась в одиночестве, и пригласил меня на танец. Мне было неловко отказать. Во время танца я почувствовала, что его пальцы, касаясь моего тела, слегка дрожат, поэтому так и не смогла поднять голову и взглянуть ему в глаза. Спасибо Нине, что она мигом примчалась откуда-то и чуть ли не силой оттащила Дмитрия от меня.

– Неужели она совсем слепая? – спросила Валя, кивнув в сторону Нины.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что Дмитрий до сих пор тебя любит.

– Тебе показалось.

– Нет. Ты и сама это знаешь, – уверенно проговорила подруга. – А вот на что надеется Нина? Не понимаю…

<p>… июля 1958 г</p>

Из моего письма: «Может быть, я повторяюсь, но я стала рабой ожидания. Наверно, это случилось потому, что любовь застала меня врасплох, и оказалось, что она очень большая и сильная. Любовь к тебе завладела всеми моими мыслями, подчинила себе всю окружающую меня действительность.

Сегодня я была в городе, где мы с тобой познакомились. Ноги сами понесли меня к парку, на то счастливое место, где я увидела тебя впервые. Там меня застал дождь – так же внезапно, как любовь. Он был такой тихий и редкий, этот июльский дождик. От его серебристой пелены акварельные очертания домов казались слегка размытыми. Он начался неожиданно и так же неожиданно закончился. И сразу же проснулись деревья. Их ветви с умытыми трепещущими листьями зашевелились, встрепенулись, и на меня посыпались серебряные капли. Я подняла голову вверх, прислушиваясь к тихому шепоту деревьев. Я на них не обиделась, и только исподтишка кивнула им, свидетелям нашей первой встречи. Может, и ты, мой любимый, попал под этот ласковый летний дождик? Если так, пусть его капли поцелуют тебя вместо меня…»

<p>… июля 1958 г</p>

Из письма Романа: «Мои дни – как близнецы. Но недавно я стоял в карауле и невольно стал свидетелем рождения нового дня. Затаив дыхание, опасаясь спугнуть рождение солнца, я смотрел туда, где небо начало сереть. Потом край неба стал похож на далекое зарево. Долина между тем местом, где я стоял, и лесом замерла от любопытства. Деревья протянули свои немые ветви туда, где еще не появилось солнце, но все уже было готово к встрече с ним. Весело зачирикали воробьи, где-то откликнулась сойка, затрещали любопытные синицы. Первые, самые смелые лучи пробились из-за леса, возвестив о начале нового дня. Они скользнули по верхушкам деревьев, по цветущей долине, повсюду рассыпав золотые искры. За ними хлынул поток света, затопивший мир теплым блеском. И только тогда лениво выползло на небо яркое и веселое утреннее солнце, а с ним что-то настолько радостное и прекрасное, как сама жизнь, как этот мир, который невозможно не любить. Тем более, что он у нас с тобой один на двоих…»

<p>…июля 1958 г</p>

Из письма к Роману: «Любимый, самый лучший на свете! Сегодня я вышла из хаты рано-рано и босиком пробежала к речке. Утренняя роса приятно обожгла ноги. Я бежала туда, где над самым берегом кружком стоят сестры-вербы. Когда-то давно их посадил мой отец, и теперь они стоят в тихой задумчивости, глядя в прозрачную воду. Если бы ты мог почувствовать, как пахнет берег мятой, клевером и лекарственной ромашкой! Тихонько позванивает чистая, как серебро, вода, пронизанная солнцем. А вербочки стоят, облитые солнечными лучами, обласканные ласковыми волнами… Благоухание реки, береговых трав, листвы – все-все свободно льется в грудь и застывает там в счастливой истоме, потому что там, в груди, живет, пылает, безумствует моя любовь к тебе…»

<p>…августа 1958 г</p>

За отличную учебу мы с Валей попали в число счастливчиков, премированных месячной экскурсией в Крым. Вернее, наш маршрут назывался «Крым – Кавказ». Если учесть, что раньше я нигде не бывала, кроме нашего областного центра, впечатлений было море. Мы побывали в Феодосии, Алупке, Судаке, Ялте, Сухуми и Батуми. Катались на катере и видели Ласточкино гнездо, а в Керчи – грязевой вулкан. Василий дал Вале свой фотоаппарат, и мы повсюду фотографировались. Когда мы вернемся, я напечатаю снимки и отошлю их Роману. В каждое письмо буду вкладывать по одному, сопровождая подробным описанием экскурсии. Как интересно узнавать мир, о существовании которого ты даже не подозревал! Неважно, что нам приходится питаться за свой счет, а ночевать в школах, причем не на кроватях, а прямо на полу, укрываясь одеялами. Мы с Валей поступаем как обычно: одно одеяло на пол, второе сверху, а обувь и одежда служат подушкой. Много ли студенту нужно для счастья?!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза