Читаем Не упыри полностью

После этого нам пришлось еще три дня сидеть в укрытии, потому что немцы поснимали провода на столбах и начали подрывать склады бомб на своем аэродроме, который располагался за селом. Это был сентябрь сорок третьего года.

Молитвы наши дошли до Бога, и папа, контуженый, раненый, но живой вернулся домой. Матери он привез пестрое платье, а мне – вискозный платок и кофточку в красный и белый цветочек с короткими рукавчиками.

В школу я пошла в сорок четвертом, когда еще продолжалась кровопролитная война. Надеть мне было нечего, но Тетя пошила мне платье из небеленого полотна. Потом его покрасили в красный цвет. Сколько же было радости! Как мне завидовали мои младшие!

В школу я шла, не зная ни единой буквы, не умея считать. Но какая была жажда знаний! Классы оказались переполненными, в каждом по сорок и больше учеников. Среди нас было много переростков, потому что во время оккупации школа не работала. За старыми партами приходилось сидеть по трое. Даже чернил не было – мы сами их делали из ягод бузины или сока красной свеклы. Тетрадей тоже никаких, поэтому писали мы где придется: между строчками старых газет, на каких-то лоскутках бумаги. Тут и пригодились канцелярские книги – те, что отец прислал с фронта.

А мы в это время пели про Сталина, и в книге для чтения на первой странице был портрет Ленина, а на второй – Сталин. Под портретом красовалась подпись: «Спасибо Сталину за наше счастливое детство». На уроках разучивали:

С песней о СталинеВстанем на заре.Лучших не придуманоПесен на земле.

Или такую песню:

От края до края, по горным вершинам,Где горный орел совершает полет,О Сталине мудром, родном и любимомПрекрасную песню слагает народ.

И мы искренне верили, что Сталин заботится о нас, детях, как родной отец. Поэтому перед праздниками Октябрьской революции, Первого мая и Днем Победы старшие мальчики шли в лес и приносили оттуда барвинок и вечнозеленый плющ, а девочки плели из них венки и гирлянды, делали цветы из бумаги, прикрепляли к венкам и украшали портреты Ленина и Сталина.

На весь класс имелась одна керосиновая лампа, поэтому было плохо видно, особенно зимой. Но я очень старалась и училась на отлично. На всю жизнь я запомнила свою первую учительницу Надежду Ивановну: молодую, очень красивую, с длинной черной косой, которую она иногда укладывала венком на голове. Для меня она сразу же стала идеалом, потому что держалась с необыкновенным достоинством и была доброй. С первого класса мне хотелось стать учительницей, как она.

Когда наступила зима, стало холодно, и мне решили сшить теплые рейтузы или штаны, чтобы было в чем ходить в школу. Но ткани не было никакой, и Тетя сострочила мне их из старого рваного одеяла. Резинки, чтобы штаны не сползали, тоже не нашлось, и Тетя пришила к штанам одну подтяжку. Они оказались страшно колючими и совсем не нравились мне. Каждое утро маме приходилось будить меня пораньше, чтобы заставить их надеть.

– Доченька, надо надевать штаны, – говорила мать, – иначе замерзнешь.

– Не буду! – сразу начинала плакать я. – Они кусаются!

– Надо, иначе застудишься, – уговаривала мать.

– И пусть, пусть! – вопила я. – Пусть простужусь, но не буду их носить!

– Заболеешь!

– Ну и что?! – не унималась я.

– И не сможешь ходить в школу.

– Как это? – я тут же прекращала всхлипывать.

– А вот так! Будешь больная на печи лежать, пока не выздоровеешь, а другие детки будут в это время в школу ходить.

– А мое место никто не займет? – размазывая слезы по лицу, спрашивала я маму.

– Кто знает! Придет какой-нибудь новичок в класс, где ж ему сидеть?

Штаны колючие, но очень хочется в школу! Вздыхая, я натягиваю их, а на следующее утро все начинается сначала.

Из плащ-палатки Тетя пошила мне пальто. А чтоб оно было теплее, вместо ваты за подкладку набили пакли. Кроме того, мне сшили бурки. Теперь зимними вечерами при свете коптилки (когда я уже научилась читать) мама и Тетя пряли, а я читала вслух. Все притихнут, а я читаю «Муму» Тургенева. Но больше всего нам нравилась сказка про Серую Шейку: о том, как ее ранили, и она не смогла улететь вместе со всеми в теплые края. Читаю и плачу, а вместе со мной плачут все в хате. Наверно, поэтому я на всю жизнь полюбила животных, и до сих пор не могу зарезать даже курицу.

Ранней весной всех женщин собирали в поле. С собой они приводили своих коров, чтобы вспахать колхозную землю. Одна женщина, спереди, тащит корову, а другая, сзади, налегает на плуг. А дома, чтобы вспахать огород, мы, дети, впрягались и тащили, а мать ходила за плугом.

Многие дети, окончив четыре класса, вынуждены были бросать учебу и идти работать в колхоз. Но у меня была очень сильная тяга к знаниям, и родители решили, что мне надо и дальше ходить в школу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза