Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

Главная сцена — в закусочной, где убийцы в черных пальто и шляпах, не снимая перчаток, ждут свою жертву, — была частью Андрея и Марики Бейку. Тарковский и Бейку работали серьезно, давая время операторам-студентам — Альфреду (в просторечье — Фредди) Альваресу и Александру Рыбину — на тщательную работу со светом. В своих сценах Андрей создавал большие паузы, которые рождали эмоциональное напряжение, требовал естественности и простоты актерского поведения. В маленьком фильме не было музыки, только речь да насвистывание одного из посетителей бара, которого играл Андрей. А насвистывал он популярную мелодию «Lullaby Of Bird-sland». К сожалению, грим Андрея был плохой, сделанный дедовским способом, что заметно на экране. Но Ромм похвалил нашу работу, сокурсникам тоже понравилось…

Женитьба Андрея

Когда съемки закончились, Тарковский снова стал пропадать из института, пропускать занятия и также внезапно появляться, издерганный, с запавшими глазами. В семье знали: если Андрей влюбится — это конец света, это — как чума. Временами наступали просветления, и тогда Мария Ивановна и Марина радовались — значит, Андрей и Ирма помирились. Потом тучи опять сгущались, опять разрыв, и опять всех трясло.

Вдруг — неожиданный звонок, слышу его голос: «Завтра встретимся у известного вагона в известное время». При встрече вместо привета — вымученная улыбка. Едем в институт. Встали у дверей, где написано «Не прислоняться!». Замкнулся в себе, молчит, я тоже молчу. Едем, как две собаки — все понимаем, сказать ничего не можем. Каждую минуту Андрей вглядывается в свое отражение в дверном стекле, поправляет прическу, потом шарф, потом снова прическу, и все это повторяется бесконечное количество раз. Меня: словно не замечает — весь в себе…

После занятий говорит: «Побудь со мной, посиди рядом». Сидим во дворе института на поваленном телеграфном столбе. Зимний вечер. Он, подняв голову, смотрит на освещенное окно, где идет Ее репетиция — да, Ее с большой буквы, как у Блока. Сидим, ждем — конца репетиции, наверное, не конца же света… Иногда Андрей бормочет что-то отрывистое, неразборчивое, то слова отдельные, а то и целые монологи. Все они обращены внутрь себя и к Ней. Забрало его сильно — его рыцарская влюбленность отвергалась. Иной раз Ирма даже подсмеивалась над его экзальтированной любовью. А он мучился, потому что не мог получить ясного ответа на свои чувства…

— Что так побледнел, Андрюха? — хитровато спрашивает Вася Шукшин в перерыве между занятиями.

Андрей не отвечает.

— Чё происходит-то?! Сань, чё это с ним? — Василий отводит меня в сторону. — Пойдем, покурим.

Вышли на лестничную площадку. Вася закуривает, тяжело вздыхает.

— Что за сучка-то, знаешь?

— Вась, не придуривайся, сам знаешь, и все знают… И сучка — это не то.

— Ну извини, ладно, — он мягко и раздумчиво хохотнул. — Это беда! — Помолчал, покачал головой. — У меня тоже беда!.. Тоже попал в передрягу…

Нешуточная любовная драма Андрея требовала разрешения. Он жаждал его, как жаждут хирургического вмешательства: терпеть больше не было сил. В один из этих напряженных дней по дороге домой я спросил Андрея, не хочет ли он, чтобы близкие люди помогли ему. Андрей долго думал и наконец сказал: «Хочу». Через несколько дней я подошел к Ирине Александровне Жигалко, нашему педагогу по режиссуре.

Она уже знала обо всем, и знала, как выяснилось позже, больше меня. И вот вечером после занятий в аудитории осталась часть курса, человек двенадцать-четырнадцать. Пришла Ирина Александровна. С высоты своего возраста и педагогического опыта она острее нас понимала напряженность и деликатность ситуации. Впрочем, все участники собрания чувствовали себя неловко.

Опуская подробности, скажу, что атмосфера еще больше сгустилась, когда неожиданно обнаружился еще один участник драмы. Дошло до того, что Ирма и этот третий стали выяснять свои прошлые отношения. И тогда Андрей не выдержал, встал, взял ее за руку и увел из аудитории. На том наше собрание и прекратилось ко всеобщему облегчению. Вскоре они поженились и уехали на студенческую практику на Одесскую киностудию…

Я часто вспоминаю, как решительно увел за собой Андрей Ирму. Это был очень важный поступок. Он увел ее и сам ушел от своего прошлого, выбрал судьбу, неизведанную, новую. Женитьба изменила его образ жизни и, что естественно, его самого. С этого момента он стал постепенно уходить от меня. Хотя нам предстояло снять еще одну картину, мы планировали работу над дипломом… Но не случилось.

Когда я пытаюсь анализировать (занятие совершенно безнадежное в принципе), почему через семь лет начал распадаться этот брак, то думаю, что в их сложных добрачных отношениях уже была заложена будущая трещина. Слишком уж не соотносился Андрей, пронзительнейший лирик, с холодной, замкнутой на себе, скрытной и тогда еще не сформировавшейся личностью его первой жены.