(Не) в кадре

— Ага, шашлык надо замутить, — бормочет сестра. — Бар какой богатый. И кто из вас налегает? Уж точно не ты.

— Никто, это так, для коллекции, — сухо отвечаю я.

— Ну да, ну да. — хмыкает Вика. — Ты, может, не в курсе, но Кира любит звонить мне пьяная в хлам. Много интересного рассказывает, но на тебя мудака никогда не жалуется. За это уважаю. Хотя уверена, что косячишь по-черному. Кстати, как ей удалось уломать тебя на квартиру? Ты же терпеть не можешь бетонные коробки.

— С годами вкусы меняются, Вик. За эти годы мы где только не жили. И в шалашах, и в палатках, и в окопах. Все, как ты напредсказывала. К тому же в нашем доме — ты, постоянные тусовки и твои меняющиеся мужики.

— Как видишь, я своим вкусам не изменяю, — тряхнув рыжей гривой, легкомысленно хохочет сестра.

— Выбери любую бутылку на свой вкус и присядь, — серьёзным тоном прошу я, дождавшись, когда приступ ее веселья сойдет на нет. — Надо поговорить.

— Что, опять воспитывать начнешь?

— Нет, дело не в тебе.

— Ладно…, — настороженно поглядывая в мою сторону, Вика достает Джек Дэниелс, два бокала, ставит на столешницу барной стойки, а сама забирается на высокий стул.

Я располагаюсь напротив, откупориваю бутылку, разливаю алкоголь и двигаю один бокал сестре. Свой осушаю залпом, даже не поморщившись и не почувствовав вкуса. В последнее время — это стало для меня обыденностью — ничего не чувствовать. Жить, дышат, говорить и двигаться по инерции.

Ядреный виски, прокатившись по пищеводу, обжигающей тяжестью оседает в желудке. Но в голове, как ни странно, проясняется. Мне не легко было решится на этот разговор. Я наивно полагал, что смогу держать свои проблемы в секрете, но Вика со своим безумным весельем, вездесущим языком без костей и неуемной энергией может добавить мне новых, если ее не заткнуть.

— Не молчи. Ты меня пугаешь, Макс, — начинает паниковать сестра.

— Не торопись пугаться, Вик, — мрачно бросаю я, подливая себе еще. — Ты должна кое-что узнать о том, почему мы на самом деле вернулись.

— Ты сказал, что Кира устала мотаться с тобой по пустыням… — перебивает Вика и осекается под моим тяжелым взглядом. — Ты соврал?

— Не сказал всей правды, — уклончиво отвечаю я. — Помнишь, прошлогодний музыкальный фестиваль[11] в Израиле?

Вика смертельно бледнеет, прижимая ладонь к губам.

— Боже, только не говори…

— Наша съёмочная группа была там, — через силу выговариваю я, заливая в себя вторую порцию виски.

Я ни с кем не обсуждал те события больше полугода. Даже с Кирой. Особенно с ней. Одно случайно сорвавшееся слово, и она закрывается, уходит в себя, устраивая мне полный игнор на несколько суток.

— Мы ехали без особого восторга. Слишком простое задание для таких зажравшихся профи, как мы, но вышло…, — продолжаю я.

Тупая боль расползается по грудной клетке сдавливает легкие, вынуждая дышать, как олимпийского марафонца.

— В общем, если ты следила за новостями, то в целом представляешь в какой ад мы попали. Стрельба, паника, крики, люди бежали во все стороны, прятались, впадали в ступор. Мы даже из машины выйти не успели. Люка и нашего оператора расстреляли на месте, мне прострелили почку, Кира получила ранение в живот.

— Какой ужас! Почему ты ничего не сказал? Снова! Я же просила! Ты мне поклялся после Йемена! — со слезами на глазах восклицает Вика.

Про заварушку в Йемене мне все-таки пришлось признаться. Гребаный шрам на лице требовал объяснений. Когда я приехал в Москву на пару дней, Вика буквально приперла меня к стенке, но первым проболтался Люк. Они с Раулем тогда прилетели со мной. Не считая разборок с сестрой, классные были дни…

Вскочив со стула, Вика огибает барную стойку и трясущимися руками задирает мою футболку, словно не верит, что я говорю правду.

— Сукин сын, я же чувствовала… Мне в тот день аппендицит вырезали, — убедившись, рыдает она. — И что? Ты теперь с одной почкой?

— Это херня, живут люди и с одной…

— Никакая это не херня, — ревет сестра, исступлённо колотя меня кулаками по плечам. — Почему ты такой? В кого? Я не понимаю. Зачем тебе это всё?

— Вик, это еще не все, — перехватив ее запястья, мрачно произношу я. — Кира была на восьмом месяце беременности.

— Что? — ошарашенно сипит Вика. — И ты потащил ее на сносях с собой хер знает куда? Где твои мозги, Макс?