(Не) в кадре

С одной стороны, стало легче, что теперь сестра в курсе и усмирит свой шебутной характер в общении с Кирой, а с другой — хрен его знает во что выльются мои откровения. Когда надо, Вика умеет держать язык за зубами, но наедине снова и снова будет возвращаться к болезненной для меня теме. А я не из тех, кому необходимо «проговорить» проблему, чтобы ее решить. Потому что решать тут нечего. Всё уже случилось и надо как-то жить дальше. Как-то, блядь. Надо. Жить.

— Привет, — бросив ключи на тумбочку, Кира разувается и проходит в гостиную, где я упорно пытаюсь посмотреть какую-то тупую американскую комедию.

Скинув сумку в кресло, она обводит комнату пустым взглядом, ведет носом по воздуху и фокусируется на мне.

— Всю квартиру прокурил, — констатирует безразличным тоном. — Балкон же есть, Максим.

— Извини, не освоился еще, — коротко роняю я. В парижской квартире у нас балкона не было и ее не смущали переполненные пепельницы возле окна. — Как родители?

— Нормально, — Кира передергивает плечами.

Запакованная в стильное черное платье до колен, она выглядит болезненно худой и осунувшейся. Того и гляди переломится. Особенно, когда надевает свои неизменные туфли на высоченных шпильках. Потускневшие светлые волосы собраны в высокий хвост, на губах алая помада, подчеркивающая нездоровую бледность лица. Три месяца назад ситуация была гораздо хуже. Ослабленный организм отторгал любую пищу, пришлось на две недели поместить ее в стационар. Там она набрала пару килограмм и аппетит постепенно вернулся.

Опустившись на диван, Кира обессиленно откидывается на спинку дивана и запрокинув голову смотрит в потолок. Я не делаю попыток сократить разделяющее нас расстояние. Она — тоже. Тактильный контакт вызывает у нее приступы агрессии, и я не вижу смысла рисковать.

— Мама считает, что нам нужно еще раз попытаться. Думает, что ребенок поможет нам справиться.

— Это плохая идея Кир, ты еще не восстановилась.

— Врачи говорили про полгода. Они истекли, — задумчиво выдыхает Кира. С ее губ срывается сдавленный смешок. — Но маме я сказала то же, что и ты. Какая к черту беременность, если меня тошнит от одной мысли о сексе?

— Это из-за препаратов. После отмены пройдет.

— А если нет? Сделаем ЭКО?

— Кир, какое ЭКО? — повернувшись к ней всем корпусом, обхватываю точеный подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза. — Сейчас ты должна думать о себе. Займись чем-нибудь. Попробуй вернуться к написанию портретов.

— Я не могу, Макс, — схватив мое запястье, отбрасывает от себя, словно ядовитую змею. С пресмыкающимися в джунглях она была куда ласковее, чем со мной.

— Просто возьми кисть и попытайся, — удерживая ее взгляд, настаиваю я. — В твоей комнате есть все необходимое, Кир. Помнишь, что на последнем сеансе сказал врач?

— Помню, — вспыхивает она. — Я хочу попросить отменить совместные сеансы, — выдает категоричным тоном.

— Почему? — требую конкретного ответа. Кира отводит глаза и снова откидывает голову на спинку дивана.

— Мне некомфортно, когда ты рядом, — прикрыв веки, выдает она. Черт, я даже дар речи теряю. — Боюсь сказать что-то не то. Боюсь тебя оттолкнуть. Показаться жалкой.

— Кир…

— Ты меня бросишь? — от резкого перехода темы я на мгновенье подвисаю.

— Почему я должен тебя бросить?

— Я потеряла нашу дочь.

— Мы потеряли! — непроизвольно повышаю тон. — Моей ответственности за случившееся больше.

— Я не могу быть полноценной женой, — отчаянно выдыхает Кира.

— Это временно.

— Я читала, что мужской организм реагирует на стресс иначе… Если тебе нужно, то я пойму. Правда. Только, чтобы я ничего не узнала. Я не переживу, если потеряю еще и тебя.

— Кира, прекрати пороть чушь, — взяв ее за плечи, легонько встряхивая. — Посмотри на меня, — требую я. Она нехотя разлепляет веки. Взгляд загнанный и несчастный. — Мы не по пьяни поженились, Кир. Это было обдуманное и взвешенное решение. Почему я должен его изменить?

— Я устала. Пойду спать, — отстранившись, Кира соскальзывает с дивана и поспешно удаляется в свою спальню, оставляя меня в оглушающей тишине. Я не удивлен и не расстроен. Наши с ней эмоции до тошноты созвучны. Внутри так же пусто, как в Мариинской впадине. Просто еще один дебильный вечер, закончившийся так же дерьмово, как и все предыдущие. И, что самое поганое — кажется, я начинаю к этому привыкать.

— Доброе утро, Максим Дмитриевич, — с ослепительной улыбкой Аня приподнимается из-за стойки ресепшен. — Вы сегодня рано.

— Привет, я же просил просто по имени, — хмуро бросаю в миг помрачневшей секретарше. — Кофе мне принеси, — толкая дверь своего кабинета, распоряжаюсь я.

— Вам американо? Как обычно? — спрашивает Аня притихшим голоском.

— Тебе, — не оглядываясь, гаркаю я.

Бесит. Раздражает до скрежета зубов. Как к сотруднице у меня нет к ней никаких претензий. С обязанностями Анна справляется. Усердная, исполнительная, ответственная, приторно-вежливая и работает в агентстве с тех пор, когда я числился здесь рядовым фотографом. А теперь вот занимаю кабинет ее бывшего босса, навожу тут свои порядки, хамлю работникам, которые уже начали вздрагивать от одного звука моего голоса.