Не в парнях счастье

– А такое, что надо тебе уже выкинуть их обоих из головы, – с грустью сказал он. – И перестать уже смотреть в это окно. Чего ты хочешь увидеть?

– Да я давно уже выбросила всех из головы. Пусть живут как хотят, я их не трогаю.

– И ты. И ты тоже живи уже как хочешь, – добавил Аркашка. – Ладно, пойду. А то там Кузька мой обоссытся. Совсем он старый стал.

– Фу, Аркадий. Какие выражения.

– Да какие еще могут быть выражения, если уж он лужу напрудит в доме, – пожал он плечами и ушел. С ним мы в последнее время частенько сиживали то у меня, то у него дома. У нас было много общего, мы оба были одиноки и оба частенько не знали, куда деться вечером, вместе со всей этой свободой.

– Ладно, звони, – я закрыла за ним дверь и, сдержав желание еще раз посмотреть, как там, стоит «Субару» во дворе или нет, прикурила новую сигарету. Да уж, Сергея и Катерины в моей жизни слишком много. По большому счету, то, что мы живем в одном доме, просто ужасно. Но самым тяжелым для меня было, когда мы встречались перед подъездом. Одно дело из окна посмотреть, из-за занавески, и другое дело – столкнуться лицом к лицу. Обычно мы пробегали мимо, старательно отводя глаза так, чтобы даже на доли секунды не соприкоснуться взглядом. Первые месяцы после каждой подобной встречи я рыдала и искуривала целую пачку сигарет. Потом все как-то сгладилось, но все же оставалось весьма болезненным.

Иногда мы все-таки встречались взглядами, не сумев вовремя посмотреть в другую сторону. Как-то раз, не зная, как себя повести, я зачем-то сказала Катерине «привет». Я, выходя из дома, открыла дверь подъезда, а она налетела на меня. Мы уставились друг на друга, раскрыв рты, и я, сама не знаю, зачем, сказала:

– Привет.

– Ага, – быстро, нервно кивнула она и, не произнеся больше ни звука, вбежала в подъезд. Не оборачиваясь и с каменным лицом. Я побледнела и тут же пожалела, что это дурацкое слово вырвалось. С тех пор я больше не ошибалась и никогда не здоровалась с ней, как и она со мной. Мы старались делать вид, что это все – галлюцинация и ложь и что на самом деле мы живем на разных планетах, но только не в одном подъезде. Или что мы с ней – совершенно незнакомые люди, абсолютно чужие, что мы даже имени друг друга не знаем. И никогда прежде не встречались.

Но при этом что-то неуловимо, но неразрывно связывало нас. Что-то непреодолимое заставляло меня смотреть на то, как они ходят, разговаривают, пытаться заглянуть в их окна на первом этаже, подслушать их случайный разговор, посмотреть на выражение их лиц, когда они вместе идут из магазина. Кстати, я убедилась, что Катерина взяла моего мужа в оборот и заставила-таки ездить за продуктами на машине. Почти каждые выходные они отбывали и потом прибывали с кучей пакетов, которые разгружали, стоя перед подъездом. Катерина держала дверь, а Сергей таскал сумки. В нашу с ним семейную эру я все таскала сама.

– Зачем ты себя терзаешь? – возмущенно корил меня Аркаша, видя, как я жадно высматриваю их, сидя на лавочке у стеклотары.

– Не знаю. Нет, честно, я не знаю, о чем ты. Ерунда, мне просто любопытно, – отмахивалась я. Но на самом деле я знала, что происходит. Дело в том, что все это Катеринино счастье, ее любовь, ее семья, ее благополучие и даже ее поездки с Сергеем за покупками – все это построено на моем несчастье. И мне важно, жизненно необходимо знать, что она на моем несчастье своего счастья не построила. Что она проиграла. Может быть, что он ей тоже изменил, или что она с ним ругается страшно, или что он ее бьет. Что угодно. И, видимо, Катерина это чувствовала.

Когда она меня видела и ей не удавалось вовремя сделать вид, что она смотрит в другую сторону, у нее появлялась какая-то смутная тревога в глазах, как будто она что-то хотела мне сказать и в то же время никак не могла, хоть режься. А иногда выражение лица было другим – злым, колючим и даже немного вызывающим. Как будто она хотела показать: «И что? Что вы от меня хотите?! Я делаю что хочу, и вы не смеете меня судить». Такое бывало чаще. Она вообще очень изменилась за это время, стала более дерганой, резкой, взвинченной. Сильно осунулась, у нее похудело лицо. Ходила она тяжело, медленно и все время выглядела усталой. Когда я убедилась в этом, сначала даже обрадовалась. Так обрадовалась, что даже удивилась – получалось, что я просто ненавижу ее лютой ненавистью. А потом, когда выяснилось, почему она выглядит такой усталой, я вдруг поняла, что теперь совершенно не понимаю, как жить дальше. Катерина была беременна.

Глава вторая, в которой я начинаю понимать, что мне нужно от этой жизни

Счастье – это когда тебя понимают даже тогда, когда ты сама себя не понимаешь…

«Женщины о дружбе»