Не в счет

— И в подкидного, и в переводного вы сами захотели! — ресницами, с трудом сдерживая злорадный смех, я захлопала невинно и старательно, передразнила ещё более старательно. — Да вы чё, иначе неинтересно!

Впрочем, Кузнецов оказался прав.

Оставлять этих двух в дураках нам с Ивницкой было очень даже интересно. Правда, сегодня мы это компенсировали, но расстраиваться из-за несданной неврологии, к которой толком и не готовились, желания не было.

В самом деле, не первый же раз и не экватор.

Пересдадим.

Женьке, приехав и найдя её на дежурстве, я именно так и сказала. Не удивила в отличие от неё, ибо поработать медсестрой в отделении, беря смены в выходные, она мне предложила.

— За работу баллы в ординатуру дают. К тому же опыт, и я тебя натаскаю. Будем вместе субботы брать, — Енька, грея руки об кружку и кутаясь в накинутую поверх халата шаль, гениальную идею продвигала уверенно и решено. — У тебя же сертификат сестринский есть?

— Есть, — я согласилась покладисто, покосилась на большущий букет роз, который от «Князева, романтика ушибленного» был, но спрашивать про цветочки не рискнула. — Мы в сентябре сдавали. И я тебе говорила!

— Не пыжься, у меня склероз, забыла, — она, дотягиваясь и щёлкая по носу, улыбнулась по редкому светло и тепло, отставила кружку, чтобы встать и шаль, передернув плечами, снять. — Господи, когда же закончится эта зима… Пошли учиться, поможешь Зое в приемнике. Там анализы как раз должны быть готовы. Дядьку привезли…

А через восемь часов, когда завьюжило-закружило снег под жёлтыми фонарями, в хирургию привезли два огнестрельных с большой кровопотерей.

— Ой, Женечка…

Марта Петровна, работающая санитаркой больше трех десятков лет и знающая нас обеих с детства, а потому имеющая право без посторонних звать Женьку так, привалилась к дверному проему сестринской, в которой кофе мы пили.

Говорили и о работе, и об учебе.

Обо всём.

— Марта Петровна, вы чего?

— Так к хирургам, говорят, милицейских притащили, перестреляли их при задержании! Там у корпуса и приемника три машины ихних стоит. И мальчика-то ранили, который за тобой всё тут ходил ухаживал.

— Князев? — Женька, продолжая качать ногой, переспросила ещё весело и беспечно.

Только улыбка стала сползать с лица.

Исчезла совсем, когда приёмник хирургии она набрала, поинтересовалась равнодушно и сухо, что за аншлаг дают и кого в каком состоянии привезли. И трубку телефона на место, поблагодарив, она пристроила осторожно.

— Этого придурка на стол уже взяли. Экстренно, — она сказала рассеянно.

Покачнулась едва заметно.

И сорвалась.

Понеслась под оханье Марты Петровны к выходу, к железным дверям, что засовом лязгнули и к стене, заполняя глубокий вечер грохотом, отскочили.

А Женька полетела, проваливаясь в снег и взмахивая, как настоящая птица, руками, напрямую. Она побежала через заметенную ещё в начале зимы тропинку, дорогу и аллею, в соседний корпус, где хирургия и реанимация были.

— Женя! Стой, дурная!!! Холодно! — Марта Петровна, выбегая следом за ней на крыльцо, но безнадежно отставая, отчаянно всплеснула руками. — В босоножках! Евгения Константиновна! Без одежды! В метель! Побежала… Ой, чумная девка. Алина! Куда рванула? Обе чумные! Зоя, подай там…

Две старые фуфайки, пропахшие лекарствами и хлоркой, мне в руки торопливо сунули, впихнули в огромные валенки, в которых я утонула.

Отпустили наконец.

И следом за своей чумной сестрой я побежала. Через расчищенный асфальт было пусть и длиннее, но зато куда быстрее. Даже спотыкаясь и два раза свалившись, я догнать её смогла, перехватила у самого корпуса.

— Женя!

Я одела на неё, как когда-то в детстве одевала она меня, фуфайку.

И в дикие, горящие ужасом глаза, заглянула.

— Он мне пообещал, что я всё равно пойду с ним на свидание, — зубами Енька отстучала… сердито, моргнула и головой, стягивая у горла края ватной куртки, тряхнула. — Я ещё не согласилась, так что пусть только попробует помереть! Придурок!

Придурок, из-за которого всю осень она злилась, пряталась и бесилась. Она жаловалась, сжимая кулаки, Ваське, мне и маме с Адмиралом, что посмешищем на всю больницу «придурок и романтик ущербный» Князев её сделал.

Все зубоскалили и оставляли за спиной смешки. Обсуждали, высказывая ценное мнение, и делали ставки, что в очередной понедельник, а затем пятницу Князев принесет неприступной Евгении Константиновне.

Сколько времени прождет.

И договорится ли со своими, чтоб в Женькино дежурство очередного клиента на освидетельствование самому притащить.

Жека и Женька.

Идеальная пара.

— Сегодня Самойлов дежурит, он хорошо оперирует.

— Вот скажи, каким идиотом надо быть, чтоб под пули лезть⁈ Чего он вообще поперся в эти органы? Нариков он ловит! Тоже мне, гроза местных Эскобаро. Что, нельзя было другую профессию выбрать?

— Офисной крысой?

— Да!

— Ты таких ещё на дальней дистанции взглядом отстреливаешь.

— А этого с ближней прибью, — Женька шипела разъяренной кошкой, но успокаивалась.

А потому о том, что её прибью прозвучало как люблю, я говорить не стала.

Только улыбнулась, глядя вслед, и…

…и третье, самое главное и важное обещание, я тоже не сдержала.