После горячего душа такой же горячий ужин был очень кстати. И то, как Жасмин похозяйничала на его кухне, Клемана только еще больше умиротворило. Включив старое кино, они пили сваренный Клеманом глинтвейн, который он выпил бы без ужина, если бы не подруга. Согревающее тепло и пряный аромат создали неповторимую атмосферу уюта, а напряженный во всех смыслах вечер лишил оставшихся сил. Жасмин уснула на диване, не дождавшись сто раз виденной развязки фильма, и Клеман, отнеся девушку на свою кровать, устроился в гостиной. Генри он так и не дозвонился. Титры на экране ненавязчиво намекали, что уже давно пора спать, но Клеман никак не мог перестать думать. О нем, о Жасмин, о том, что она сказала. Ему показалось, что он точно понял, что именно она хотела сказать своей отчаянной тирадой. Но сегодня весь вечер он ни в одном ее жесте не увидел подтверждения своей правоты. Значит, все будет по-старому.
Значит, ему показалось.
====== Выходит, планам их не суждено сбыться ======
Мелкие неприятные капли скатываются с обратной стороны окна. Еще солнечная с утра погода успела испортиться за полчаса, пока Лайла была на злосчастном 12 этаже. Зайдя же в здание автобусного вокзала, ей пришлось хорошенько стряхнуть капюшон, чтобы не терпеть стекающие с него на лоб струйки воды. Уехать хотелось так быстро, как только возможно. Но, как назло, ближайший автобус отходил только через 40 минут. Если подумать, это было даже к лучшему. Она села в зале ожидания и обеспечила себе и родным свой спокойный отъезд. Никто не волнуется за нее, у нее будет достаточно свободного времени, чтобы все обдумать. Пока же в мыслях и голове была абсолютная пустота. И чернота. И ничего не хотелось.
За последние три с половиной часа, прошедших от радостно щебечущей Жасмин, какой-то жизненно важной информации о Джее до угрюмого кассира, монотонно перечисляющего направления отправления автобусов на ближайший вечер, Лайла проигнорировала слишком много мыслей, чтобы сейчас начинать тяжелый процесс воспоминаний. Она наслаждалась этой пустой чернотой в голове, и только сердце, иногда сбивающееся с ритма на вдохе, заставляло ее нервно открывать глаза. В один из таких моментов её и застал гнусавый голос из динамиков, уведомляющий об отправлении автобуса, следующего в другую часть страны долгим и странным маршрутом, петляющим чуть ли не по каждой провинции.
Поднявшись по узким ступенькам своего транспорта, она прошла в самый конец салона и спряталась за высокой спинкой предпоследнего ряда сидений. Уткнувшись лбом в прохладное стекло, она только сейчас обратила внимание, что на улице непривычно темно для такого часа, а облака наливаются цветом ее собственных мыслей. Даже погода вторила внутреннему состоянию Лайлы, и ветер уносил ее вместе с тучами на север. Тучи… Автобус двигался настолько синхронно с ними, что казалось, будто пассажиры летят над дорогой… Это состояние полета заставило измучившуюся от собственных мыслей девушку забыться тревожным, но необходимым сном.
Проснулась она от громкого звука. Гром! Его раскаты всегда приводили девушку в ужас. Лайла включила телефон, чтобы отвлечься. Боже, сообщения посыпались, как снежный ком. Проигнорировав их, она уставилась на время — половина восьмого. Она в пути уже около полутора часов. Ноги и спина затекли. На улице бушевала стихия. Попробовав встать, она поняла, что ее буквально придавило сиденьем напротив. Подняв ноги на кресло, она все-таки умудрилась поменять позу. Телефон зазвонил. Она неосознанно сняла трубку, скорее на автомате. Поднеся ее к уху, она не успела проронить ни звука, как из динамиков полилось сообщение водителя, о том, что уважаемые пассажиры прибудут на вокзал с задержкой на 15 минут в связи с экстремальными погодными условиями. Стоянка 20 минут будет сокращена до 15, и даже это не спасет мадам и месье следующих до Ровелля от опоздания, поскольку на улице разверзлися хляби небесныя, и в штате автобусной компании самоубийц не держат, чтобы ехать по таким дорогам быстрее, чем 30 миль в час. Только после окончания этой практически поэмы Лайла поняла, что все еще держит трубку у уха. Посмотрев на абонента, она выругалась, грязнее, чем позволяли приличия, и выключила аппарат. Из глаз полились непрошеные слезы, губы в судороге скривились, она отвернулась к окну, и, когда дорогу осветил очередной разряд молнии, девушка ужаснулась, увидев гримасу отчаяния на своем лице, отраженном от поверхности окна.