Глеб вспомнил свои одинокие, безрадостные ночи в камере, когда безысходная тоска глодала его сердце, и запоздалое раскаяние сжимало горло костлявой рукой, и раздирающее душу осознание того, что ничего уже нельзя изменить и вернуть назад, безжалостно убивало, потому что ты одинок, всеми забыт, заперт в клетке, лишен свободы, и далеко от той, которая обнимала тебя своей нежностью, отогревала своим сердцем, защищала своей любовью от вселенского одиночества и уныния, разделяла с тобой все беды и несчастья и дарила тебе частичку своей души… И если тебе удалось выстоять, выбраться из этой безнадеги и тебя не предали, и любят, и ждут, ты вновь начинаешь жить сначала, но уже с другими ценностями, с другими понятиями, с другими чувствами… Ты снова живой и свободный, любимый и нужный: своей женщине, своим детям, своей семье…
Глеб вспомнил о своей семье… «Наша семья — это я, ты и наши дети» — так всегда говорил он жене, но он ошибся: как можно вычеркнуть из своей семьи отца? который поддерживал и вытаскивал, не считаясь с затратами и усилиями… как можно вычеркнуть из состава своей семьи тещу? которая заботится о его дочери, о его жене, да и о нем самом. А свою мать может он включить в состав своей семьи? Ответ поразил его — нет, не может! Она всегда пыталась разрушить его семью, поэтому он так сжал рамки своей семьи, боясь ее краха.
Вспомнив о матери, Глеб удивился, что за почти месяц в Испании он ни разу не звонил ей… она словно выпала из его жизни после того январского случая с его мнимой изменой — он чувствовал, что она предала его, его семью, его ребенка… И похоже, он не простил ее, узнав правду! Над этим он еще не задумывался, так больна еще была обида на нее… Возможно, она чувствовала это и ее визиты в больницу были редкими и короткими. Все, что она приносила, Ирина «незаметно» отдавала сиделке, он замечал это, но молчал — есть «еду» матери почему-то не хотелось, вспоминалось, что это именно она подлила ему в сок снотворное. А вот теперь он захотел увидеться с ней и откровенно поговорить… спустя восемь месяцев!
Оплатив и сделав необходимые анализы, Глеб поехал к матери.
38
На звонок с незнакомого номера Ирина ответила.
— Слушаю.
— Это Вера. Я знаю, что Глеб приехал, но он не хочет со мной разговаривать.
— А я здесь причем?
— Мне надо принять решение о ребенке и все будет зависеть от его обещанной помощи… Он несет ответственность за этого ребенка — он просил его сохранить и обещал помогать! Как мне с ним поговорить? Где его найти?
Столько отчаяния было в голосе Веры, что Ирина прониклась.
— В центре гинекологии и акушерства… адрес я скину…
— Разбирается с внебрачными детьми?
Ирина удивленно промолчала — подруги Веры могли видеть Дину, знать о переводе денег для ее детей…
— Я поеду на фирму и буду ждать его там, но… уделите мне немного времени — давайте встретимся в кафе напротив офиса — судьба моего мальчика зависит от вашего решения…
— Хорошо, — неожиданно для самой себя согласилась Ирина — у нее тоже сын. — Через полчаса подъеду.
Они встретились в кафе.
Вера сидела за столиком, на столе стояли стаканы с соком, тарелочки с кусочками тортика.
Ирина отметила, что выглядела девушка уже не такой наглой и самоуверенной, хотя была привлекательной, даже не смотря на беременность.
— Я нам заказала перекусить… угощайтесь, — дружелюбно предложила она.
Ирина присела, но «угощаться» не стала.
— Мне нужны деньги, чтобы снимать квартиру. С родителями я жить не могу — запилят, что родила без мужа!
— Вы уже получили все выплаты.
— Этого мало!
— Нанимайте няню и выходите на работу.
— Работу с такой зарплатой, как у Глеба, я не найду. Попросите Глеба пусть возьмет меня обратно на работу…
Ирина рассмеялась.
— Нееет! Ольга Владимировна вполне справляется со своей работой.
— Я узнала, что вы выплачиваете жене Стаса его зарплату… одной трети мне бы хватило на съем квартиры — это же его ребенок.
— Ну, во-первых, ребенок еще не родился, а во-вторых, это надо решать с юристами. Да, Лене с детьми — жене Стаса пока выплачивается его зарплата — они не виноваты, что у них такой муж и отец, а вам… Вам я помогать отказываюсь — потому, что вы пытались разрушить мою семью! Если бы вы тогда не произнесли всех этих мерзостей и не подвергли бы риску моего ребенка…
Услышав «несправедливые обвинения» и о помощи жене Стаса, Вера какое-то время жадно поедала тортик.
— Значит, я стерва расчетливая, а она бедная, несчастная мамаша с двумя детьми? — хмыкнула она. — Ты либо мазохистка, либо дура, ничего не знающая о своем муже.
— Чего я не знаю о нем? — втянулась в разговор Ирина.
— Да ничего не знаешь! Как он жил до тебя, в браке с тобой… Все меня обвиняют в меркантильности — да, я хочу мужика с деньгами, чтобы обеспечивал меня, и чтобы не считать копейки от зарплаты до зарплаты! Но глядя на тебя… Лучше быть меркантильной стервой, чем беспечной, живущей в иллюзиях, дурой!
— Его жизнь до меня — меня не касается…
— А когда поженились? Ты уверена, что его жизнь изменилась?
— Конечно изменилась — в его жизни появилась я и дочь. Если ты хочешь о чем-то рассказать — говори.