Не верь лучшей подруге!

Он смотрел на нее своими светлыми глазами и готов был помочь справиться с любыми недоразумениями и финансовыми трудностями. Но ее трудности были совершенно иного рода. И как объяснить ему, что с ней происходит, каким образом хотя бы начать?

Оксана открыла папку, перелистнула несколько страниц, глядя на колонки цифр невидящими глазами.

– Что-то не так? – опять встревожился Пылаев. – Я по дороге все просмотрел и, признаюсь, ничего ужасного не обнаружил.

Оксана молчала, и это ее молчание затягивалось самым кошмарным образом.

– Да что с вами, Оксана Юрьевна? – осторожно, будто боясь спугнуть, спросил Алексей.

Оксана, наконец решившись, отложила папку на столик у зеркала.

– Вообще-то я не для этого позвала вас, Алексей Дмитриевич, – сказала она.

– А для чего? – растерялся Пылаев и зачем-то застегнул почти до самой шеи молнию на легкой летней куртке.

Она не знала, как объяснить. Его вопрос «для чего?» совершенно не подходил к случаю, и она глупо спросила:

– Может быть, чаю?

– Нет-нет, – замотал головой Алексей. – Не стоит беспокоиться.

Изнемогшая Оксана подошла к своему товароведу и почти компаньону так близко, что почувствовала легкий запах его парфюмерии, от которой в последнее время у нее шла кругом голова.

– А может быть, я хочу о тебе беспокоиться, – с вызовом заявила она, положила руки ему на грудь и нелепо поцеловала в золотую веснушчатую россыпь где-то возле носа. Пылаев застыл, напрягшись и не двигаясь. – Ну что же ты, Алеша? – укоризненно прошептала она. – Ну обними меня…

Он покорно положил свои руки ей на спину, а она приникла к нему всем телом, беспорядочно целуя каменно-холодное лицо.

– Да что же это? – чуть не плача, с трудом выговорила она, вынужденная отпрянуть. – Тебе неприятно?

– Нет… отчего же… – сказал он незнакомым глухим голосом. – Разве… это может быть неприятно… Я просто не очень понимаю…

– Да что тут непонятного? Неужели ты не видишь, что я… что ты… что я хочу быть с тобой…

Она всхлипнула и прижалась своими губами к его, бесчувственным и холодным. И они начали оттаивать. Они не могли не оттаять. От Оксаны било таким жаром, что запросто могли растаять полярные льды, а не то что какой-то там слегка застывший товаровед Пылаев. Он в конце концов обнял ее так, как ей и хотелось, и поцеловал сам, и из глаз Оксаны неконтролируемым потоком потекли слезы.

– Ну что ты… – нежно сказал он, целуя ее в мокрые щеки. – Все же хорошо… Зачем же плакать…

– Я боялась что-нибудь сделать не так…

– Все так… Все даже лучше, чем так…

Она крепко-крепко обняла его за шею и шепнула в ухо:

– Знаешь, я не могу забыть, как Наташенька назвала меня мамой… Мне так хочется…

Оксана не смогла договорить, потому что Алексей отстранил ее от себя и, внимательно глядя в глаза, сказал, опять перейдя на официальное «вы»:

– Если вы, Оксана Юрьевна, только из-за этого, то… не стоит… Наташа, как любой ребенок, конечно, мечтает о матери, но… право, не стоит… потому что если вы только из-за этого, то долго все равно не протянете. Я-то как-нибудь переживу, а девочка… Тем более что она и не помнит, что назвала вас так. У нее температура была… высокая очень… В общем, ничего такого не надо, Оксана Юрьевна… – и он, выбравшись из ее сплетенных рук, направился к выходу.

Пылаев уже взялся рукой за замок, когда она из последних сил, будто прощаясь с жизнью, выкрикнула:

– Только не уходи!!!

Он опять застыл, потом медленно обернулся. В его глазах стыла такая мука, что Оксана бросилась к нему, чтобы немедленно облегчить ее, чтобы спасти.

– Я люблю тебя, Алешенька, – прошептала она, пытаясь руками разгладить его искаженное болью лицо. – Только не уходи… Я готова любить твою дочь, потому что тебя люблю…

Он сильно прижал ее к себе, а потом поцеловал в губы, и ей перестало хватать воздуха, что совершенно не расстроило. До чего же сладостно было задохнуться в его объятиях. Можно было бы даже умереть ненадолго. Но умирать было некогда, потому что надо целовать его лицо и губы и бесконечно говорить о любви, чтобы он поверил и никогда больше не сомневался в ней. Когда Оксана уже совершенно потеряла контроль над собой, Алексей вдруг опять отодвинул ее от себя и сказал:

– Подожди… Так нельзя. Если все, что ты говоришь, правда, то мы не должны торопиться. Неужели все правда, Оксана?

Она могла только кивнуть.

– Тогда… погоди… Тогда все должно быть праздником! Я сейчас… – и он оставил ее прямо в коридоре, растерзанную собственным признанием и поцелуями, и выскочил за дверь квартиры.