Не верь мне

Особенно вчера. Когда увидел её… их. Впервые за шесть лет. И сразу же, словно с корабля на бал – она, мальчишка и этот… третий. Даже не знаю, как для себя его обозвать. И если к пацану я вроде как был готов, то к другому… Ну никак не получалось. Я ведь полагал, что приеду, поговорим, как взрослые… как умные люди. По крайней мере, мне нравилось думать, что я стал именно таким. Оказалось, что нехрена. Даже поздороваться не смог. Стоял и пялился на них во все глаза. С мазохистской жадностью впитывая, как Ольга пацана к себе жмёт, как головой своей крутит, с этим… другим разговаривает, улыбается. А у того чуть ли не слюни капают, сразу же понятно, что у него на неё планы, далекоидущие.  Сразу как-то зло на душе так стало, ненавистно.

Особенно цеплял пацан. Смешной, глазастый и мелкий такой. На ум сразу шло Анино «Крош». И предательская мысль додумывала дальше – крошечный. Дочь редко говорила про брата, видя моё раздражение, которое я тщетно пытался давить в себе, не получалось.  Слава Богу, она, да и никто другой, не знали, как я в минуты особого отчаяния мечтал о том, чтобы это был мой ребёнок. Не то чтобы я на что-то надеялся, но иногда даже мне надо было о чём-то мечтать, чтобы не потонуть во всём том дерьме, что через раз пыталась погребсти меня под собой. Спасался, цеплялся… а потом сам же себя ненавидел за эти ебучие мечты. Как же так.

Вчера полвечера в себя приходил, благо, что Анька рядом была, иначе бы пошёл и напился, а потом бы на геройства потянуло. Да ну нахрен их, эти геройства, плавали, знаем…

И вот сегодня опять. Ольга. Спасибо, что хоть одна. Красивая. Даже я со всеми своими обидами и претензиями, не мог не признать этого. Хотя она всегда такой была. Я когда её впервые увидел, у меня аж дыхание сбилось, рухнул за парту и замер, не зная, что мне с ней такой делать. Хорошо, что она меня тогда сама треснула, а то кто бы знал, чем бы это всё окончилось. Я ведь и рот мог открыть и слюни пустить… как тот, вчерашний.  

Но сейчас её красота была какой-то иной. Без понятия как это объяснить, но изменения прослеживались во всём. В цвете волос, их длине, очертании скул, во взгляде. Я помнил её русой, с оттенками рыжего, когда Ольгины волосы выгорали на солнце от частого пребывания на улице, во время работы в летних кафешках. Цвет сохранился, русый с рыжиной, вот только стал сложнее, словно вобрав в себя множество других оттенков. А с другой стороны, какое мне вообще было дело до её волос?! Никакого… насрать, абсолютно, а вот память цеплялась,  спотыкалась, а потом громко шипела, разбиваясь об реальность. Скулы стали тоньше, и будто бы острее, так если бы её покинула девчачья округлость, хотя это вряд ли. Ведь когда мы виделись в последний раз, мы уже давно были не дети. Одни лишь глаза, большие и зелёные. Глазища. Они всё те же. А взгляд другой. Холодный, циничный, стервозный. Хотелось встряхнуть её и потребовать вернуть ту Олю… которую когда-то давно я знал. Ну или же мне так только казалось.

Сплюнув на землю, я развернулся и пошёл в сторону своего автомобиля, борясь с безумным желанием закурить.

Глава 8

Глава 8.

Успокоиться удалось не сразу. Бесцельно бродила по району, просто приходя в себя, совершенно позабыв про магазин. К подъезду шла на негнущихся ногах, боясь встретить знакомую фигуры в кожаной куртке. Но его не было. Правда, и облегчения я не испытала. Теперь вообще казалось, что чувство тревоги навсегда поселилось у меня под кожей.

Оль, я вернулся в город. Скорее всего, навсегда. Да чтоб тебя, Измайлов! Только от одной мысли об этом, сердце ускоряло свой ритм. Наконец-то до меня доходит, насколько легче было жить без него, при условии, что он где-то там… Д-А-Л-Е-К-О. Я научилось жить без него, со всеми своими горестями и обидами, но ведь сама. И вот он здесь. Рядом. Хочет разговаривать. О чём? О прошлом? О будущем? Об Ане? А если я не могу? Ни об Ане, ни о себе… ни о чём. Я вообще с ним рядом находиться не могу, как последняя истеричка взяла и убежала.

Наверное, он прав в каком-то одном из своих мотивов, и вполне вероятно, что нам нужно решить, как уживаться всем вместе, в этом городе, в этих отношениях, опосредованных одной двенадцатилетней девочкой. Но. Я не могла, не получилось. Хотелось ему либо глаза выцарапать, либо выть белугой от обиды… за себя, за детей, за любовь свою нелепую.

Нет, Измайлов, нет у меня к тебе никакой любви. И понимания. И всего остального тоже. Я даже дочери своей по ходу дела готова навредить своим упрямством, лишь бы не видеть тебя.

Последняя мысль отрезвляет, когда понимаю, что Аньку уже во всё это вмешивать начинаю. Осталось только про Кроша сказать Сергею, чтобы отомстить и на рожу его перекошенную посмотреть. Будет вообще шикарно, вот только после этого я себя в зеркале видеть не смогу, противно будет.