– Я отдам распоряжение, – кивнул капитан. – Но ваше предложение означает, что целью злоумышленников была не Экспедиция, а именно мы.
– Уверен, что так, – спокойно ответил дер Даген Тур, медленно обводя офицеров взглядом. – Кто-то очень не хочет, чтобы мы пошли по следам Тринадцатой экспедиции.
– Вас боятся, мессер.
– Скорее Галилея. – Помпилио потёр подбородок. – Судя по всему, он не может вспомнить нечто необычайно важное.
Шестьдесят процентов.
Шестьдесят процентов астрологов кончали жизнь самоубийством в течение первых трёх лет работы в Пустоте. Некоторые спивались, некоторые пускали себе пулю в лоб, некоторые – эти были самыми страшными, – сознательно вели цеппели на смерть, направляя их на Знаки или звёзды, или безжизненные планеты, или просто в бесконечность Пустоты, убивая не только себя, но всех, кто находился на борту. А хуже всего было то, что такие вот убийцы-самоубийцы всегда оставляли предсмертные записки – «письма из Пустоты», рассказывая о том, что следующий рейс станет для них и их спутников последним. Они всегда объясняли, почему решили убить всех, кто доверил им свои жизни, и каждый раз их объяснения звучали на изумление бредово.
Для людей.
Но не для тех, кто решил убить.
В какой-то момент убийц-самоубийц стало так много, что власти всех планет Герметикона под страхом жутких штрафов и тюремного заключения запретили публиковать «письма из Пустоты» и даже упоминать их, но власти привычно опоздали: перепуганные цепари стали считать каждое исчезновение цеппеля результатом злого умысла, доверие к астрологам не просто упало – их стали ненавидеть. Родственники и друзья погибших устраивали самосуды, количество рейсов резко снизилось, люди банально боялись садиться в цеппели, и ведьмы стали для межзвёздных путешествий настоящим спасением.
Для них и для тех, от кого эти путешествия зависели.
Ведь астрологи не просто запускали астринги и набрасывали швартовочные канаты на нужную планету или Сферу Шкуровича – они вручную удерживали цеппели на курсе, не позволяя «хвостику» соскочить с цели и одновременно оберегая машину от Знаков. Астрологи смотрели в Пустоту весь переход, смотрели через распахнутый в неё «дальний глаз», не искажающий Пустоту, как скорость и стекло, а показывающий то, что есть на самом деле. Астрологи видели её величие и ужас, восхищались и сходили с ума. Астрологам доставались все «прелести» Пустоты, а не долетающие до пассажиров отголоски творящегося в переходе кошмара. Знаки к астрологам не приходят – они в них впитываются, и выдержать такое испытание способен далеко не каждый.
Но даже «не каждому» требуется поддержка.
– Спрашивай, ведьма, спрашивай без стеснения, – пробормотал Галилей, укладываясь на кушетку. – Я вижу ты любопытная.
– Без стеснения? – с лёгкой улыбкой переспросила синеволосая, разминая кисти рук. Жест ненужный, но прилепившийся к Аурелии с детства, с тех пор как маленькая спорки впервые осознала себя ведьмой.
– О чём угодно, – подтвердил Квадрига, не открывая глаз. – Что не так?
– Обычно твои коллеги не столь откровенны, – не стала скрывать Аурелия. – Во всяком случае, не сразу.
– Тебя должны были предупредить, что я не обычный коллега, ведьма.
– Ты нам доверяешь?
– Я вас не боюсь.
Аурелия кивнула, словно лежащий с закрытыми глазами Квадрига мог видеть её жест, кивнула, соглашаясь с тем, что астрологи побаиваются ведьм, и тихо спросила:
– Могу я узнать о причинах твоей смелости?
Галилей вздохнул, показывая, что ему изрядно надоела прелюдия, но задрал рукав толстовки и показал синеволосой украшающую левое предплечье татуировку:
– Теперь понятно? Или тебя не предупреждали, что она у меня есть?
– Мне сказали, что ты не понимаешь её сути, – тихо ответила Аурелия, продолжая разминать руки.
– Я знаю, что, если ты причинишь мне вред, тебя убьют… твои же. Разве я не прав?
– Прав, – признала спорки.
– Поэтому спрашивай о чём угодно, ведьма, и рассчитывай на честные ответы: сегодня я настроен поговорить.
– Хорошо, Галилей. – Аурелия удобно уселась рядом с астрологом и положила левую ладонь на его горячий лоб. – Переход был трудным?
– Нет… но странным. Не таким, как всегда и… как я ожидал.
– Что в нём было странного?
– Во время перехода я чувствовал, что уже совершал его.
– Тебе об этом говорили.
– Мне говорили, но я не помню. Ничего не помню и не вспомнил… Но я чувствовал переход, эту область Пустоты… Чувствовал её так, словно мне доводилось растворяться в ней.
– Быть здесь? – не поняла ведьма.
– Растворяться в ней, – ответил Галилей, недовольный её несообразительностью. – У меня было чувство, будто я уже становился частью здешней Пустоты.
Снова подобный оборот: то «растворялся», то «становился частью»… Аурелия прищурилась.
– Такое уже бывало?