Не вижу, не слышу, не чувствую боли (СИ)

Накануне последнего дня, пошел дождь. Курапика проснулся от того, что в пальцах словно поселилась холодная змея - она обвила собой суставы, стянула кисти болью, до крика, одновременно с первым ударом молнии. В предыдущие ночи, он спал почти беспробудно, погружаясь в сон, как в пуховое непроницаемое одеяло. Тот накрывал его собой, оборачивал со всех сторон и полностью лишал сновидений. Никого и ничего - лишь блаженная темнота, небытие. Это спасало его от острого чувства потери, бьющегося внутри груди с каждым ударом сердца, приближающим его к назначенному дню ритуала. Внутри, будто поселилось два совершенно разных человека. Один ждал наступающего будущего, желая его, ненормально, почти одержимо, а второй хотел бежать из этого дома, куда глаза глядят. Даже очнувшись впервые, опутанный проводами, неподвижный и болезненно-пустой, в доме своего Мастера, Курапика никогда не пребывал таким разбитым и разломанным на части. Это чувство овладевало разумом и сердцем, стоило раскрыть глаза ото сна и, постепенно отдалялось за ежедневными заботами.

Каждое утро его расчесывали и одевали, наносили макияж. Дворецкие были филигранно точны и аккуратны, заботясь о любой потребности юного господина, что скоро войдет в семью Золдиков. А он, ощущал себя красивой дорогой куклой, купленной чтобы ею любоваться. Но сопротивляться не имел никаких сил. Мысли путались, врачи говорили, что это нормально, а его дитя молчало, не появляясь больше. Откуда ему было знать, что ребенок просыпался и пытался дозваться до него, но все тщетно? Охраняемая паутинка истончалась, растягивалась, будто его родитель отдалялся все больше и все дальше. Она стала почти прозрачной и невидимой. Он не мог пробиться к чужому сознанию, которое будто заворачивали в слои едва видимой, темной, грязной дымки. Она просачивалась постепенно внутрь, заканчивая то, что начал Абенгаге. Но, изгоняющий Нен, лишь поставил блоки на какие-то события. Сила Маха являлась куда как более коварной. Она подтачивала воспоминания, меняла их едва уловимо, насаждала новые - ложные и выдуманные. Первая стадия всегда проходила подобным образом. Реципиент сначала сопротивлялся, отторгал чужеродное, чувствуя себя искалеченным и больным. А затем сожаления, ненужные чувства и страхи уходили, когда все лишнее оказывалось скрыто, потемневшей до черноты чужой силой.

Курапика силился вспомнить нечто важное, что еще звало его из-за плеча, но все тише и тише. Его дитя же, не могло даже вытащить иглу из головы своего родителя - он боялся повредить ему, стереть чужую личность раз и навсегда. Возможно, тут помог бы Иллуми, о котором Наника рассказывала, что он знает, как избавиться от такого. Однако, они не виделись почти, а если это и происходило - то под чужим жестким контролем, когда Маха использовал артефакты, одетые на своего наследника, для закрепления ложных воспоминаний. Последний из клана Курута, да еще и обработанный одним из Мастеров, требовал самой ювелирной огранки, чтобы не превратить его в глупую игрушку, вроде Кикье, но и не оставить ему ни шанса вернуться к прошлому. Мужчина не был дураком, пусть его способности оказались изрядно урезаны наложенным кругом Мастеров проклятьем, но тонкую связь с настоящим партнером, между своим ценным приобретением и кем-то неведомым, находящимся за границами территории поместья, он ощущал. Будь у него больше времени, не разыскивай Риодан своего пропавшего члена так зло, Маха вполне мог поискать вторую половинку блондина - чтобы избавиться раз и навсегда. Но у него было не так уж много времени, пока Пауки найдут ниточку, ведущую в этот дом - они рыли, как ищейки, оставляя за собой кровавый яркий путь. Видимо, Абенгаге умер все же раньше, чем им удалось узнать имя его заказчика. Но, рано, либо поздно, дорожка выведет их сюда, пусть даже на теле мальчишки нет символа их группировки, привязывающего его накрепко к лидеру. Манипулятор должен успеть завершить ритуал и начать выкачивать через Иллуми энергию его юной одаренной невесты. Тогда никто и ничто больше не станет угрозой.