Не возжелай мне зла

Стараюсь не смотреть ему в глаза. Все еще сержусь за то, что не сказал про ключ. И на себя тоже сержусь, сама ушами прохлопала. И сержусь на подонка, который устроил нам веселую жизнь, залез в дом и испортил стенку этой мерзостью. Хочется найти этому кошмару разумное объяснение, но не выходит, к тому же становится вдруг совершенно ясно, что наркотик подмешали Робби намеренно. Пытаюсь сделать несколько успокаивающих вдохов, но легкие словно наполнены водой, и злость терзает мне сердце. А вместе с ней еще и страх, от которого дрожат коленки.

Возвращается Робби, он нашел подходящую гостиницу, совсем рядом. У них только что освободился номер, и нас рады взять хоть с собакой, хоть без. О’Рейли предлагает подвезти, я с благодарностью принимаю его предложение. Иду наверх в свою комнату, проверяю, цела ли моя небольшая коллекция драгоценностей. Все на месте. Переодеваюсь, собираю туалетные принадлежности. Обещаю созвониться с О’Рейли завтра, как только он сможет вручить нам новые ключи от дома и сообщить, что интересного обнаружили криминалисты.

Гостиница не такая тихая, как я ожидала. По холлу бродят какие-то люди (кажется, здесь справляют свадьбу), и Бенсон каждого вдумчиво обнюхивает. Все пьяны и веселы, рады поприветствовать песика, сказать ему что-нибудь ласковое, а также поболтать с детьми, пока я регистрируюсь у стойки. Заказываю большую комнату с двумя широкими кроватями. Конечно, Робби предпочел бы отдельный номер, но мне хочется, чтобы мы все были вместе.

— Можем предоставить поздний выезд, если хотите, — говорит администратор. — Не до двенадцати, а до двух.

— Прекрасно, — отвечаю я, кладя на стойку кредитную карту. — И если можно, поздний завтрак в номер.

— Разумеется.

Зову детей, и мы идем наверх. Зайдя в номер, сразу запираю дверь и с удовлетворением вижу, что в стенах нет дверей в соседние номера. Робби бросается на широченную кровать, а Лорен с Бенсоном инспектируют ванную комнату, суют нос в шкаф и в мини-бар.

— А здесь шикарно, скажи? — Лорен падает спиной на кровать рядом с Робби. — Зря я все-таки сняла платье.

Бенсон одним прыжком забирается Робби на грудь, тот крепко обнимает собаку, гладит, но лицо отрешенное.

— О чем задумался, сынок? — спрашиваю я.

— Да так… Просто… Ты прости меня, мама. И за ключи, и за все остальное. Я думал, подмешали раз наркотики — и этим все закончилось. Серьезно, я был уверен. Не знаю, кому вздумалось портить стену и зачем. — Губы его дрожат. — Представить не могу, кого я обидел… А тут «убийца»…

— Я уверена, что ты ни при чем, сынок. Уверена, что все это неправда. — Я кладу ему руку на плечо. — Это сделал человек, которого ввели в заблуждение, а может, вообще ненормальный. Я тоже представить не могу, что ты как-то связан с такими людьми.

— Думаешь, полиция найдет его?

— Не сомневаюсь, — отвечаю я. — Криминалисты, скорее всего, обнаружат зацепку.

— Господи, как я устала, — зевает Лорен и поворачивается на бочок. — Ни разу в жизни не ложилась так поздно.

Это сигнал для всех. Пора спать. По очереди идем в ванную, потом Робби залезает в одну постель, мы с Лорен в другую.

— Не понимаю, зачем было писать такое у нас на стене, — недоуменно бормочет Лорен, вздыхая. — Ты даже крылья мухам не отрывал, как все мальчишки. Даже долгоножек в моей комнате не убивал, а выпускал в окно. В нашей семье никто никогда никого не убивал, кроме Бенсона, конечно. Бенсон охотится на кроликов, а однажды загрыз белочку. Помнишь, мам? — (Я киваю.) — А мы ее отняли, вся шкурка была в крови.

— Это, Лорен, какой-то чокнутый, — сонно подхватывает Робби. — Хватит о нем, много чести. Глупо придумывать разумное объяснение диким выходкам.

Я не согласна с Робби, я считаю, преступник посылает нам какой-то сигнал, и чтобы все это прекратилось, надо понять, что он хочет сказать. Думаю над словами Лорен «в нашей семье никто никогда никого не убивал», и вдруг мысли мои принимают новое направление. Если этот человек посылает кому-то из нас сигнал, так, может, он посылает его мне?

Но ты ведь не убийца, говорю себе. И это чистая правда, я не убийца. Всю свою жизнь я оберегаю и защищаю жизнь, а не уничтожаю ее — такова моя профессия. Primum non nocere. Прежде всего не навреди.

Но…

— Лучший вечер в моей жизни вдруг стал худшим вечером в моей жизни, а теперь снова немного лучше становится, — шепчет Лорен.

Я глажу ее волосы, и она засыпает. Засыпает довольно быстро, дыхание ее становится размеренным и глубоким, но и тогда я не меняю позы, не устраиваюсь поудобнее. Лежу неподвижно, а мысли бродят где-то далеко, по закоулкам сознания, высвечивая воображаемым фонарем самые темные углы, и наконец я нахожу то, что искала…