Не возжелай мне зла

– В участок? – Что-то не припомню, чтобы мы с ним об этом говорили. – Простите. Совсем замоталась. Столько дел. Ни минутки свободной, я просто забыла.

– Я звонил вам в клинику, но к телефону подошел доктор Бедфорд.

Сердце мое падает. Адриан Бедфорд – тот самый врач, которого я попросила в случае чего подменить меня в женской консультации. Сказала, что мне надо срочно съездить в полицию, что меня вызывают по делу о нападении на Робби и проникновении к нам в дом.

– Он сказал, что вы отпросились с работы, чтобы встретиться со мной.

– Да.

– Если честно, я испугался, когда вы не ответили на звонки.

– Я выключила телефон.

– В вашей ситуации это неблагоразумно.

– Да, вы правы. Простите.

Лихорадочно шарю в мозгах, ищу оправдание, которым можно объяснить все разом. Но зачем оправдываться? Нужно откровенно все ему рассказать, и тогда я узнаю, что он думает о новых фактах. Да, придется выложить перед ним все свое прошлое, но что делать? Самой мне с этим не справиться. Если Кирсти (Эмили) представляет реальную угрозу моей семье, нужно сделать все, чтобы она и близко не подходила к детям. А если нет, можно наплевать и забыть.

– У меня была назначена еще одна встреча, и я не хотела говорить об этом на работе. Я ездила в Сандерсоновскую академию, где учится Тесс, и обнаружила, что еще одна девочка, которая у них там учится… – Я морщусь, как от боли. – В общем, еще давно во время студенческой практики мои действия послужили причиной преждевременной смерти одного человека. Эту женщину звали Сэнди Стюарт. Она была беременна, у нее обнаружили рак мозга… И я подумала, что тот случай может иметь отношение к последним событиям, вы же сами говорили про бывшего пациента Фила… И…

– Вы обнаружили какую-нибудь связь?

– Да… Вероятно… Думаю, да.

– А именно?

– Знакомая Робби по хоккейному клубу, та самая девочка, которая оказала ему первую помощь, тоже там учится.

– Эмили Джонс?

– Да. Но дело в том, что там она учится под именем Кирсти Стюарт, а Кирсти Стюарт – дочь той самой женщины, к смерти которой я имела отношение.

– Вы в этом уверены?

– Я видела ее фотографию.

– Может, они просто похожи?

– Нет. Это точно она.

– Хорошо. Найду ее адрес и вечером вызову на допрос. Послушаем, что она расскажет.

– А это обязательно? То есть…

Я думаю об Эмили, она мне очень нравится, я ее хорошо знаю, и если она действительно дочь Сэнди, то, может быть, лучше дать ей возможность сначала поговорить со мной.

– А можно сперва я с ней пообщаюсь?

– Зачем?

– Понимаете, тут много личного. Ее мать была прекрасным человеком, я последняя, с кем она разговаривала. Если Эмили… Или Кирсти… Делает все это из-за меня, то…

– Доктор Сомерс, – в трубке слышен усталый вздох, – если эта девчонка чуть не убила вашего сына, залезла к вам в дом и нанесла ущерб имуществу, ее надо остановить, пока она не наломала дров. Вы это хоть понимаете?

– Да, понимаю, но…

Молчу, размышляю о том, что юнцы вечно впутываются в какие-нибудь истории. Я в ее возрасте тоже не была образцом добродетели, и если бы в свое время не нашлись люди добрые и понимающие, могла бы пойти по кривой дорожке.

– Продолжайте, выкладывайте ваши «но», – говорит О’Рейли.

Но я вдруг вспоминаю про Робби, вспоминаю, каково мне было, когда он лежал в больнице, а я дрожала от страха, что он умрет. А через две недели, когда мы вернулись домой такие радостные, на стене гостиной нас встретила отвратительная надпись кровавой краской.

– Вы абсолютно правы, – говорю я. – И никаких «но». Прежде всего безопасность детей. Кирсти живет, кажется, в Слейтфорде, в доме напротив «Теско экспресс».

– Позвоню в школу и возьму точный адрес.

– Спасибо. Вы сообщите что и как?

– Конечно.

– Да, и насчет отпечатков. Мы с детьми можем заехать завтра.

– А сегодня, где-нибудь вечерком?

– Робби и Лорен сейчас с друзьями, а я тороплюсь в центр реабилитации. По вторникам и четвергам мое дежурство.

– Понятно. Тогда завтра во сколько?

– Можно после шести? Или поздно? Просто по средам у детей чаепитие с Филом.

– Нет, нормально.

– Спасибо. И простите, что подвела вас сегодня. Не знаю, как я умудрилась забыть.

– Просто думали не о том, о чем надо. – Он выдерживает секундную паузу, со значением, и я понимаю, что последует вопрос. – А в субботу, когда вы выходили из дома, тоже думали про Сэнди Стюарт?

– Да, – неохотно отвечаю я.

– А мне почему не сказали?

– Полагала, все это звучит неубедительно, притянуто за уши. Совсем не ожидала, что обернется правдой. Тогда я еще считала, что ребенок Сэнди умер. Молилась, что бы подозрения оказались моей фантазией.

– Так. В следующий раз, что бы вам ни показалось убедительным или неубедительным, притянутым за уши или еще за что-нибудь, знайте, надо немедленно сообщить мне.

– Да, я поняла. Простите.

Чувствую, что краснею. Кажется, получила хорошенький нагоняй. Закончив разговор, минуту сижу неподвижно и жду, когда щеки остынут. Конечно, он прав, нельзя ничего утаивать, но во всем этом столько личного, что трудно быть до конца откровенной.