Не возжелай мне зла

Я понимала, что поле боя осталось за ней, что я покидаю собственную свадьбу, но ничего не могла поделать. Не могла перенести этой ядовитой смеси из злобы и религиозного фанатизма. Я поймала такси и поехала домой, а когда добралась, то пошла не к себе, а позвонила в дверь Толстяка.

– Так быстро? – удивился он, увидев меня.

– Мне нужно куда-нибудь спрятаться, – ответила я. – Переждать хотя бы часок. А потом вернусь. Ноги отваливаются, и очень хочется убить собственную мать.

Они там как раз дули, ну я и присоединилась. Мы выкурили пару косячков, я потеряла всякую осторожность и нюхнула кокаину. Я действительно собиралась вернуться, но у Толстяка в гостях были друзья, все веселые и интересные люди. Прошло часа три, и только тогда я вдруг почувствовала, что соскучилась по Робби. В руках будто чего-то не хватало, сердце мучительно ныло, я ощущала почти физическую боль.

– Господи, как там мой ребенок? – спросила я Толстяка. – Нет, надо срочно возвращаться.

Проходя мимо своей квартиры, я услышала голоса. Ключей у меня не было, и тогда я позвонила – дверь открылась, и я увидела Фила, он таращил на меня глаза, в которых металось безумие.

– Черт возьми, куда ты пропала?

– А Робби где? – Я быстро протопала по коридору в гостиную.

– С тобой все в порядке? – спросила Лейла, расцеловав меня в обе щеки. – Мы чуть с ума не сошли.

– Я-то в порядке! – Я прошла мимо. – А, вот он!

Робби сидел в своем мягком креслице возле окна, болтал ножками и сосал кулачок. Я взяла его на руки, поцеловала в лобик, в щечки, снова в лобик и снова в щечки, и он все это время хихикал от удовольствия.

– Как мальчик вел себя без мамочки? – спросила я.

– Что у тебя со зрачками? – хмуро проговорил Фил, подойдя ко мне и уперев руки в бока. – Они у тебя как блюдечки.

– Влюбилась, – улыбаясь, ответила я. – Ты такой красивый в этом костюме.

Я потянулась к нему, чтобы поцеловать, но он отпрянул.

Из кухни в гостиную вошел Арчи.

– Искал чего-нибудь перекусить, – сказал он, помахивая пластиковым контейнером. – Хоть печенье какое-нибудь. И вот что нашел. Можно я съем кусочек?

– Нет-нет! Это мое печенье!

Держа Робби одной рукой, свободной я выхватила у Арчи коробку.

– Извини. Это мне от ишиаса.

В комнате повисла гробовая тишина, на лицах у всех было крайнее изумление, изрядно приправленное явным осуждением.

– В чем дело?

Все трое смотрели на меня так, будто я только что призналась, что жить не могу без героина.

– Да это всего лишь марихуана! Что с вами?

Фил забрал у меня Робби и передал Лейле.

– Ты не могла бы на часок унести его? Нам с Оливией надо поговорить.

– Нет! – Я попыталась встать между ним и Лейлой, но Фил отодвинул меня в сторону. – Ради бога! Что это вы так переполошились?

– Значит, ты принимаешь наркотики, – разочарованно сказал Фил, и от одного его взгляда мне стало не по себе. – Значит, ты занимаешься нашим ребенком под кайфом.

– Гашиш мне нужен, чтобы не болела нога, – возразила я, стараясь говорить как можно мягче. – И это нисколько не мешает мне ухаживать за Робби.

Лейла попятилась из комнаты.

– Лейла!

Мне больно было видеть выражение ее лица, моя подруга пребывала в потрясении, она осуждала меня, ей было за меня стыдно.

– Хоть ты-то мне поможешь? Скажи что-нибудь!

Но она не захотела. Арчи вышел вслед за ней и закрыл за собой дверь, а я осталась наедине с Филом, своим мужем. Мы были женаты меньше шести часов, и сразу же между нами разгорелась война.

– Я так понимаю, ты весело проводила время с уродами, которые живут по соседству.

– Уродами? Как ты можешь так говорить? Ведь ты их не знаешь!

– Оливия, это же настоящие выродки, тунеядцы. Вечные студенты, которые сосут деньги налогоплательщиков, потому что не хотят работать.

– Откуда в тебе такое высокомерие, черт возьми?

– А куда подевалось твое чувство ответственности, черт возьми? – парировал он.

– Ответственности? И ты мне говоришь об ответственности? – Я ткнула пальцем ему в грудь. – Я очень просила тебя не приглашать мою мать. И объяснила почему. Но ты не послушал и сделал по-своему, потому что ты никогда не слушаешь и все делаешь по-своему!

Мы продолжали в том же духе еще полчаса, а то и больше, пока я не расплакалась от бессильной злости и обиды. Я злилась на себя, злилась на Фила, злилась, что свадьба была испорчена, а он говорил, что любит меня, что сожалеет о своем поведении, что теперь понимает, как сильно болела у меня нога, понимает мои чувства к матери. В конце концов мы все простили друг другу и отметили примирение тем, что занялись любовью прямо на диване и кончили одновременно, и это в какой-то мере компенсировало резкие, сказанные в запале слова. Мы пообещали друг другу, что отныне всегда, в любой сложной ситуации будем разговаривать, делиться своими мыслями и чувствами, бережно к ним относиться, даже если они у нас совсем не совпадают; что мы достаточно сильно любим друг друга и наш брак должен быть счастливым.

И я всегда старалась не нарушать этого обещания и только через много лет задумалась, а старался ли муж.

17