Не возжелай мне зла

Во рту пересохло, пытаюсь языком исправить положение, не помогает. Вместо слюны организм выделяет адреналин, который хлещет в венах, как река в паводок.

– У вас найдется стакан воды? Пить хочется.

– Конечно, – вскакивает он. – Могу даже предложить чаю или кофе.

– Нет, просто стакан воды.

Он открывает дверь:

– Дженни, чаю и стакан воды! – Ждет, что ответит не видимая Дженни, но для меня она и неслышная. – Спасибо, девочка! – О’Рейли снова закрывает дверь. – Слышал, вчера вы навещали Тесс Уильямсон, – говорит он, возвращаясь на место.

– Я была у ее матери. Она вызывала врача на дом.

– А с Тесс говорили?

– Немного. Простите, я собиралась вам об этом сообщить, но выскочило из головы из-за истории с Лорен.

– А откуда вы знаете, что Кирсти сегодня не придет?

Лицо его совершенно бесстрастно.

– Она ночевала у меня в сарае.

Мне приходит в голову мысль, что правду надо расходовать экономно, тогда успешней будешь продвигаться вперед. Я рассказываю О’Рейли почти все, кроме деталей будущего обеда с журналистом. Начинаю с того момента, когда обнаружила Кирсти в саду и столкнулась с дилеммой: кричать и звать на помощь или как-то пытаться удержать ее?

– Я подумала, что и то и другое мне не по силам, а мобильник остался в спальне, поэтому решила, пусть лучше говорит. И она говорила. А потом мы с ней заключили соглашение.

– Признавайтесь, снова дали волю своей мягкотелости? – тяжко вздыхает он.

– Не совсем. Но согласилась на компромисс.

– А именно?

– Я поговорю с одним журналистом из «Эдинбургского курьера». И она напишет про меня всю правду. Немножко поправит мой уже сложившийся образ, и тем самым мы восстановим равновесие. Пусть читатели знают, что крылышек у меня, мягко говоря, нет.

– «Пусть читатели знают, что крылышек у меня, мягко говоря, нет», – медленно повторяет он мои слова и скребет подбородок. – И тогда Кирсти будет счастлива?

Открывается дверь, в комнату чуть не бегом влетает Дженни:

– Чай и стакан воды, инспектор.

– Спасибо, Дженни, – благодарит О’Рейли.

Хватаю воду и мелкими глоточками пью, каждый глоток облегчает на время страдания пересохшей глотки.

– Меня интересует вот что, – начинает О’Рейли. – Почему вы не хотите помочь нам поймать человека, который чуть не убил вашего сына?

– Она считает, что ее очень обидели.

– А вы как считаете?

– Я считаю… Думаю, у нее есть основания.

– И ей все должно сойти с рук? Она чуть не убила вашего сына, причем умышленно, она испортила ваш дом… Тоже, кстати, умышленно. И она заслуживает оправдания?

– Не совсем, но ее можно понять.

– И то, что она вас запугивает, тоже, по-вашему, нормально?

– Нет, конечно. Но согласитесь, если общественность узнает, какова я на самом деле, в какой-то мере свершится справедливость.

– Как есть, без прикрас?

– Да.

– Значит, долой с пьедестала? – Он смотрит на меня с вызовом. – Была доктор Сомерс с венчиком вокруг головы, пример для подражания, так вот получите доктора Сомерс в обнимку со скелетом, вывалившимся из ее шкафа. – Он барабанит пальцами по столу. Звук очень противный, у меня даже зубы стучат. – Думаю, когда ваше славное имя снова замелькает на первой полосе «Эдинбургского курьера», заплачут денежки реабилитационного центра… Благотворителей поубавится.

– Надеюсь, этого не произойдет, – отвечаю я, но все равно тревожусь и не могу этого скрыть. – Очень не хочется, конечно, чтобы центр пострадал из-за моих прошлых ошибок, но мне все-таки придется публично взять на себя ответственность за содеянное. И не думаю, что здесь существует срок давности.

– Оливия!

– Что?

По глазам видно, что он что-то высчитывает, но взгляд добрый, и я чувствую, что решимость моя дает тоненькую трещину.

– А почему бы не рассказать всю правду?

– Я вас не обманываю.

Мы прямо смотрим друг на друга, и я не опускаю глаз, сцепив руки под столом так крепко, что становится больно.

– Что ж… – с сожалением вздыхает он. – В таком случае мне придется написать рапорт, на основании которого руководство будет решать, не предъявить ли вам обвинение в том, что вы морочите полиции голову, вынуждая нас тратить драгоценное время.

Вздрагиваю и ошеломленно открываю рот. Мне и в голову не приходило, что может случиться и такое.

– Я… Вы считаете, мне можно предъявить такое обвинение?