– Хозяин! – крикнул Виктор. Поскольку толстяк так и не удосужился представиться, он решил соблюдать хотя бы внешнюю вежливость. – Гостя ждешь?
Никакого ответа. Но он не сомневался – коротышка объявится. Может, и сейчас уже наблюдает за ним. Ожидает чего-то, выбирает подходящий момент…
Осока кончилась, под ногами пошла нормальная, мягкая трава. Виктор ускорил шаг и вступил под фиолетовый покров леса.
Ничего необычного. Лес как лес. Только фиолетовый. А так… и воздух живой, свежий, и тишина…
Нет. Тишина какая-то нарочитая. Чрезмерная. В живом лесу всегда есть звуки, шорохи, движение. А этот будто спит.
Виктор двинулся дальше. Заблудиться он не боялся – смешно было бы это здесь, во сне. И все же… Что-то начинало давить. Еще незаметно, едва ощутимо. Будто бы не хватало какой-то малости, без которой мир тускнеет и становится декорациями кошмара – как в тех снах, когда рука нащупывает выключатель – и лампочка зажигается, но тускло-тускло, не разгоняя тьмы, а лишь делая ее гуще, непрогляднее…
Он встряхнулся. Да что же это, в самом деле! Солнца тут нет, но светло же! И никаких монстров, никаких магов. Откуда берется тоскливый страх?
Несколько раз ему чудился шорох за спиной. Виктор оглядывался – но фиолетовый лес оставался безлюдным. Похоже, действительно чудится… И когда деревья расступились, открывая поляну, он не удержался от вздоха облегчения.
На поляне стоял домик. Не такой, как пакгауз на берегу, а нормальный деревянный домишко, с крытой шифером крышей, выкрашенной облупившейся зеленой краской верандой, беленькими занавесками на окнах.
Виктор даже засмеялся – так неуместен был домик в фиолетовом лесу, и в то же время таким облегчением отозвалось в сердце его присутствие. Вряд ли здесь может обитать коренастый алхимик. И слава Богу! Не надо никаких больше уродов! Сыт он ими по горло!
Подойдя к двери, Виктор тщательно вытер ноги о половичок. Постучал. Никакого ответа. Он толкнул незапертую дверь – та тихонько заскрипела. Веранда была пуста, лишь покачивался растянутый между стенами гамак.
– Есть кто дома?
Похоже, это становится его любимым вопросом…
Тишина.
Похоже, это становится любимым ответом…
Виктор прошел на веранду. Открыл вторую дверь, заглянул. Большая, чистая комната. Растопленная печь – невысокая, такие на дачах ставят. Стол, покрытый цветастой клеенкой. На деревянной подставочке – сковорода, в ней дымящаяся жареная картошка с грибами. Кувшин, налитое в стаканы молоко. Крупными кусками нарезанный хлеб. Полное ощущение, что хозяева только что вышли.
Вот только куда? В доме обнаружилась еще одна комнатка – Виктор увидел там две аккуратно застеленные кровати, закрытое изнутри окно. На всякий случай он посмотрел под кроватями и даже заглянул в шкафы. Кроме нехитрой одежды и чистого белья, там ничего не нашлось.
– Где вы все? – спросил он, все еще надеясь получить ответ. – Эй! Я не бандит, не вор! Люди!
Тихо. Исходит паром еда на столе, качается гамак на веранде. Идиллия. Селись и живи. Никого уже нет.
И не будет.
Виктор вдруг почувствовал, что дом мертв. Убит. Пустая скорлупа, из которой небрежно выдрали жизнь. И в лесу – то же самое. И за стеклянными горами. Мир мертв, превратился в бескрайнюю пустыню. В место ссылки – для него одного. Он уже не проснется. Тело истлеет на берегу, а он будет жить здесь. Один – навсегда.
– Нет, – прошептал он. – Не хочу!
Бросился к двери – и едва не наткнулся на входящего «алхимика». Радость при виде красномордого урода была так велика, что Виктор едва удержался от нелепого желания – обнять его.
– Во, куда забрел-то, – цепким взглядом окидывая комнату, произнес тот. – Картофанчик горяченький… посторонись…
Отстранив Виктора, здоровяк протопал к столу. Уселся на жалобно скрипнувший стул и принялся загребать прямо из фырчащей сковородки, ссыпая грибы и картошку во вместительный рот.
– У… тафай… пфодиняй…
– Что?
– Давай! Присоединяйся! – прожевав, повторил «алхимик». Изо рта его валил пар. – Не жисть – а малина! Верно? Виктор молчал.
– И чего вы, люди, так не любите одиночества? А?
Новая горсть отправилась в рот. Сковородка опустела.
– Как тебя звать? – спросил Виктор.
– А что тебе от имени моего сделается? Как хочешь, так и зови…
Припав к кувшину, толстяк жадно глотал молоко. Белые струйки стекали по покрытому венозной сеточкой лицу, пятнали и без того грязную рубаху.
– Я буду тебя звать Обжорой.
Толстяк довольно захохотал, забулькал остатками молока. Отшвырнул кувшин – тот каким-то чудом не разбился, но по полу разлилась лужица.
– Давай, зови. Пожрать я и вправду люблю.
– Почему здесь никого нет?
Обжора захохотал:
– Нет, не пойму! Не пойму я вас, людей!
– А ты-то кто тогда?
Но Обжора продолжал веселиться:
– Когда в жестяной банке на матушку-землю падаешь, это я понимаю. Это и впрямь – штаны напоследок намочишь. Когда в такой же коробке в другую въедешь и сгоришь – и впрямь приятного мало. Нет, я ведь и впрямь понятливый! Но вот тут-то чего бояться? А? Идешь по лесочку, листиками любуешься, пришел в домик, на все готовенькое… сядь, покушай, поспи… А ты чуть мне на шею не прыгнул! Странные, странные…