Как-то незаметно появился перед нами крайне симпатичный мужчина, и мы его сразу заметили, выделили из толпы.
А он взял и очень запросто подошел к нам: 'Девушки-красавицы, вы так задорно веселитесь, что я очень захотел в вашу милую компанию'. Ну, мы конечно отшутились от него, а я запомнила этот эпизод.
Наверное, у многих так бывает, что вдруг человек возьмет и отпечатается внутри. И потом сидит в сердце образ, как семечко, приходит время - раз и прорастает. И я так ходила. Пока не встретила его случайно рядом с художкой.
До сих пор не понимаю, что за судьба свела нас...
Но он меня увидел и пригласил прогуляться. Человек был очень интересный, между делом декламировал мне романтические стихи, но не глупо, а как-то удивительно изящно это у него получалось, понимаешь? Естественно, без пафоса.
Приходил с большими букетами цветов, всегда спрашивал, как проходят мои дни.
В какой-то момент я поняла, что влюбилась. Это была моя первая глубокая любовь, очень страстная, как, наверное, всегда бывает в молодости, и очень искренняя, жертвенная даже. Настолько, что и вспоминать неловко.
Теперь я понимаю, что любила образ, который сама себе нарисовала по нескольким приметам, каким-то точкам: выдернула и дорисовала все остальное. Я же художница.
Правду, которая бросалась в глаза всем остальным, кроме меня, совершенно не замечала. Мои подруги, которые его видели, говорили, чтобы я не ввязывалась.
Но однажды милая подружка Олечка, посмотрев в мое задумчивое лицо, грустно объявила: 'Понятно. Похоже ты глубоко и бесповоротно влюбилась'. Я еще ее тогда спросила, а ты знаешь, как это?
Ясон, не знаю, может, и вправду глупо говорить такие вещи человеку почти незнакомому, но у меня внутри все пело, танцевало, какие-то салюты гремели в сердце и, одновременно с этим, будто какая-то чудовищная тоска поднималась из глубины сердца и голос тихий шептал: 'Уходи, оставь'. Но я не ушла'.
Рассказывая, она совсем не смотрела на Ясона, но он слушал с интересом, глядя то на ее нежные, слегка бледные, тонкие кисти, то на ветви деревьев, низко склонившиеся над скамейкой.
'Вскоре я узнала, что он старше меня на 15 лет, да и чувствовалось, что он очень опытен. В обхождении со мной я тоже чувствовала этот опыт, хотя выглядел он моложе своих лет. Но через некоторое время стали происходить странные вещи.
Вначале он просто спрашивал, где я была, что делала и с кем виделась, а потом начал контролировать меня постоянно. Дошло до того, что он следил за мной и не давал видеться даже с близкими подругами.
Конечно, здесь резонно спросить, а что же я? Почему я это позволяла? - На этих словах Иша как-то горько усмехнулась. - Странным образом я не могла тогда жить без этого человека. А он держал меня под присмотром. Приезжал, забирал с собой, а потом возвращал домой и звонил, очень часто звонил. Когда он был занят, я просто сидела дома и тосковала.
Иногда он говорил, что приедет, но не приезжал.
Иногда он говорил мне, что я не люблю его и ему придется уйти. Он мучил меня, а я даже не понимала, что происходит. Я была так юна.
Слушая Ишу, Ясон понимал, что она достигла максимальной откровенности. Рассказывая свою историю, она словно тихо сожалела о прошедшем.
- И он был моим первым и единственным мужчиной, но несмотря на это постоянно подозревал меня в изменах. Изводил ужасными грязными подозрениями, - продолжала она. - В конце концов, мама заметила, что со мной что-то не так, вызвала меня на откровенный разговор, и я ей все рассказала. Отцу решили не говорить об истинных причинах моих переживаний, он был бы в ярости. Отец очень вспыльчив.
Родители увезли меня на 2 месяца на море. Мне разрешили взять с собой планшет, но без интернета и сим-карты, чтобы я не могла звонить. Это был как бы мягкий домашний арест с реабилитацией. Но для меня это было сложное исцеление.
Я взяла с собой краски, кисти, много бумаги и пыталась выплеснуть эмоции на бумагу. Помню, как целыми днями просиживала на берегу, была зима.
Южная жара уже отступила, солнце только ласково грело. Я смотрела, как волны захлестывают каменистую кромку прибоя, и сама захлестывала бумагу своей горечью, безудержными страданиями истомленного сердца.
Тогда мне казалось, что это настоящие страдания. Память услужливо убирала все плохое и подсовывала только хорошее, а я словно сидела в издевательском кино, вновь и вновь прокручивая эти безжалостные пленки.
Иногда, у старого маяка с облупившимися стенами, мне хотелось броситься в волны и, не сопротивляясь, дать им унести это потерявшее смысл жизни тело, так далеко-далеко в море, чтобы уже не могли спасти.
Однажды я чуть не бросилась вниз, небо было пасмурно, и особая грусть висела в воздухе - волны стального цвета, гонимые ветром, вздымались белыми гребешками и звали меня в свои объятия. Я стояла на большом камне, а внутри меня зияла большая черная дыра. Неожиданно я услышала тихий голос, который говорил мне, что я не должна этого делать, что скоро все пройдет. Мне даже показалось, что вдалеке небо немного просветлело. И я послушалась этого голоса...