Не время умирать

Тот посмотрел на малыша с растерянностью, переглянулся с Книжником и несмело протянул руки. Глаза у него подозрительно повлажнели, и ладони подрагивали, выдавая волнение.

Он взял крошечного бэбика и, подражая Сибилле, поднял его навстречу лунному свету.

– Клянусь! Клянусь перед его матерью и луной защищать этого бэбика, как собственного сына! Да живет он вечно!

Вождь осторожно, словно ребенок был из стекла, передал малыша Книжнику, и Книжник принял драгоценный груз, подхватив бэбика под спину и крошечную хрупкую шейку.

Малыш подрос с того момента, как Тим извлек его – окровавленного и бездыханного – из чрева матери. Он лежал у Книжника на ладонях, и нефтяная грязь, которой были покрыты руки Тима, почти не пачкала его розовую нежную кожу. Ребенок смотрел на него глазами взрослого чела, смотрел пытливо, доброжелательно, но все равно Тиму было не по себе. Дети не должны так смотреть! И никогда не смотрят!

Тим поднял малыша над собой.

Луна заслоняла горизонт. На ее огромном белоснежном теле можно было рассмотреть складки гор, рытвины долин и ущелий, очертания морей и странные круги, напоминавшие то ли шрамы от фурункулов, то ли пулевые попадания. Книжник еще никогда не видел такой огромной луны. Здесь, рядом с Оушеном, она выглядела иначе, чем в Парке, и была воистину огромна.

– Клянусь, – повторил он сказанное Бегуном, – перед лицом луны и матери этого бэбика заботиться о нем, пока я жив, как о собственном сыне! Клянусь, что всегда дам ему помощь и защиту!

Подумал и добавил:

– Да живет он вечно!

Сибилла ободряюще кивнула и забрала ребенка у него из рук.

– Теперь дайте ему имя! Истинное имя!

Голос жрицы снова обрел напевность, загустел, стал завораживающим.

В этом явно было что-то от шаманских камланий – все та же попытка подчинить себе чужую волю и тело, но ни один шаман из тех, кого застал Книжник за время своей жизни в племени, не мог сравниться с Сибиллой ни голосом, ни мастерством управлять чужим сознанием.

Тим посмотрел на Бегуна, словно спрашивал у него разрешения. Тот улыбнулся и развел руками.

– Давай ты… Он родился благодаря тебе!

– А ты помог ему выжить, – возразил Книжник. – Давай вместе, Мо.

Вождь посмотрел на него жалобно.

– Понимаешь, – сказал он сдавленным голосом, – у меня в голове только прозвища, Беспощадный меня побери… Только эти проклятые сраные погремухи – Лысый, Пятка, Задрот, Синяк… Я же никогда не называл челов по имени. Я не знал, как их зовут, и мне незачем было это знать. Деревянный, Копыто, Говноед…

– Книжный Червь, – подсказал ему Книжник.

– Книжный Червь, – согласился Бегун.

– Мама звала меня Тим, – сказал Книжник. – А тебя, оказывается – Мо. Хорошее имя. Наверное, я тоже буду звать тебя так. А сына… Сына я бы назвал – Грегори. Грег. Жил давным-давно такой хороший чел, мы все ему немного обязаны. Я как-нибудь расскажу вам его историю.

– Грег, – вождь попробовал слово на вкус. – Грегори… А что? Мне нравится!

– Вот и хорошо.

Книжник посмотрел на Сибиллу и ребенка и сказал громко и внятно:

– Нарекаем тебя Грегори, малыш! Живи вечно, и пусть твои враги сдохнут первыми!

– Грегори! – выдохнула Сибилла вместе с белым морозным облаком.

– Грегори! – прошептал Мо, накрывая ладонью крошечную ручку, лежавшую на бронзовом плече жрицы.

– Грегори! – повторил Книжник. – Сын Сибиллы, Тима и Мо! Последний воин Сити!

И тут малыш засмеялся.

Серебряный колокольчик его смеха рассыпался над черной мертвой равниной, и словно в ответ на этот чудесный детский смех, с юга задул легкий, как дыхание, ветер.

Он не истекал нефтяной вонью. Нет! Он нес в себе незнакомый соленый запах, свежесть и живую влагу. Он пахнул жизнью, бескрайним простором, закатами и рассветами, перьями облаков, разбросанных по небу, глубокой водой, пеной и йодом.

– Это дышит Оушен!

Тим повернулся лицом к югу, стараясь не потерять ни одного глотка этого чудесного дыхания. Он пил океанский бриз и никак не мог напиться.

– Оушен совсем рядом, – прошептал Книжник. – До него рукой подать, и завтра мы увидим его.

Глава 4 Берег

– Все, – сказал Книжник. – Последняя остановка… Пошли. Посмотрим, что тут и как…

Его шатало от усталости, от ядовитых паров нефти, от недосыпа, от страшного нервного напряжения последних недель. Отвечать за чью-то жизнь было тяжелее, чем спасать свою. Во много раз тяжелее.

Рейла уходила под землю, дальше ехать было некуда. Рельсы ныряли в песок и исчезали. Путь длиною в несколько сотен миль подошел к концу. Оставив груз на тележке, они налегке поднялись на вершину дюны и уселись прямо на горячий песок, глядя на удивительную картину, открывшуюся перед ними.