Не все были убийцами

“Ты слышал, что сказал нам близкий друг Хотце? Теперь все боятся. А в это самое время еще и мы навязываемся. Я прекрасно могу это понять. Не знаю, как я повела бы себя в такой ситуации. А как повел бы себя ты?” Она ухмыльнулась и принялась растирать больную ногу.

“Я повел бы себя как Карл”, - хмуро ответил я.

“Да, конечно”. Она кивнула. Это, пожалуй, самый мужественный человек из всех, которых я знаю. Я недооценила его - ведь он всегда так высокопарно выражался! Он понимал, что его могут схватить в любую минуту. Однако он сразу подумал о нас, сумел вовремя предупредить нас, чтобы мы незаметно выпрыгнули из окна”.

“Нас предупредила Мартхен”.

“Ну да, твоя Мартхен”. Мать поморщилась - то ли от того, что я сказал, то ли ее нога опять напомнила о себе. Как только мы где-нибудь присаживались, она начинала массировать и осторожно поворачивать свою щиколотку.

“Мы ни в коем случае не можем подвергать Лону риску. Ведь мы многим ей обязаны. Пойми - мы должны оберегать ее так же, как она оберегала нас”. “А тетя Регина? Где она сейчас?”

“О, Регина устроилась просто потрясающе. Она живет с неким господином Карфункельштейном. Он еврей, но женат на арийке, к тому же очень некрасивой. Официально он разведен, но его арийская экс-жена во всем ему помогает. Нелегально, конечно. Такой вот фокус. Да еще при его деньгах. Этот Карфункельштейн очень богат и все имущество переписал на свою жену. Когда они развелись, она при всей своей некрасивости могла заполучить любого красавца. Еще бы, с такими-то деньгами! Но она оплачивает тайную квартиру господина Карфункельштейна, а господин Карфункельштейн проводит там время с моей сестрой. Я не знаю, где находится эта квартира. Некоторое время связь с Региной я поддерживала только через Лону. Но думаю, что ее адреса Лона тоже не знает”.

“Или мы с помощью Лоны свяжемся сейчас с Региной, или…” Я замолчал.

“Что “или”?” - настороженно спросила мать.

Я попытался перевести разговор в другое русло. “Если этот Карфункельштейн не знает, куда деньги девать, тогда, может быть, он нас поддержит! А может, у него найдется и для нас местечко! Где двое, там и четверо. Регине наверняка удастся его уговорить”. “А еще что ты придумаешь?”

Я ответил не сразу. “А еще - еще мы можем постучаться к Рольфу и сказать ему всю правду”.

“Кто этот Рольф?”

“Рольф Редлих. Сын старого Редлиха”.

“Как ты надоел мне со своими глупостями!”

“Извини”.

Мы замолчали. Через некоторое время мать спросила: “А что они с нами сделают, эти Редлихи? Они не донесут на нас? А может быть, мы все-таки сможем у них остаться?”

“Наверняка сможем”.

“Но есть еще и третий вариант”. Мать, кажется, совсем не слушала меня. “Они нас просто прогонят. А если нас прогонят, для меня это будет хуже всего - хуже доноса, ареста и отправки в концлагерь”.

Она непрерывно двигала больной ногой. “Нельзя двигать только по часовой стрелке. А ты как думаешь? Надо стараться двигать в разные стороны. Как в вальсе. Знаешь, кто хорошо умел танцевать вальс? Твой папочка! Правда, он постоянно наступал мне на ноги, но при этом соблюдал правильный ритм и двигался в хорошем темпе. Когда мы танцевали вальс, у меня под конец просто дыхания нехватало, а ему - хоть бы что! Хотя к тому времени у него уже были больные легкие”.

“Мама, что же мы будем теперь делать?” - перебил я ее. Я ужасно замерз и видел, что ей тоже холодно.

“Тебе решать”.

“Почему мне?”

“Они же твои друзья”.

“Думаешь, старый Редлих захочет говорить со мной? Он же первым делом про тебя спросит!”

“Тогда ты позовешь меня”.

“А где ты будешь?”

“Я подожду на улице”.

“Мама, это, наверное, наш последний шанс”. Я сдерживался, чтобы не заплакать.

“Ты прав”.

На этом наш разговор закончился.

На следующее утро мы стояли у дверей дома Редлихов. Было уже не очень рано. Утро было каким-то особенно ясным. Совсем как тогда, в те солнечные воскресные дни, когда мы с отцом гуляли по берлинским улицам.

“Почему ты не звонишь?” - нетерпеливо спросила мать.

“Потому что ты стоишь рядом со мной. Ты же хотела подождать на улице. А кроме того, все вокруг выглядит вполне спокойно”.

“Но ведь время сейчас совсем не спокойное”. С этими словами мать отошла от дверей дома и стала нервно прохаживаться по улице.

“Она уже может довольно хорошо ходить”, - подумал я, глядя вслед матери. Эта мысль немного успокоила меня. Но лишь теперь я до конца осознал, что творится у нее в душе. Моя красивая мама заметно постарела, сморщилась, даже стала как-то меньше ростом.

К горлу подступил комок. Мне захотелось подбежать к матери, обнять ее. Но вместо это этого я должен бы притворяться храбрецом, этаким железным Максом Гембергом, которому все нипочем. Кто бы знал, каким отчаявшимся, каким потерянным чувствовал я себя на самом деле!

И если бы сейчас рядом со мной не было матери с этим ее жалким видом, я бы бросил все, прекратил бы всякие поиски пристанища. Сможет ли мать вообще когда-нибудь оправиться от этого ужаса? Если мы выживем, сможет ли она забыть все унижения, выпавшие на ее долю? Станет ли снова красивой, как раньше?