Не все были убийцами

“Прекрати свои идиотские шутки, дурень! Кстати, где твоя форма?”

“Сгорела. Во время последнего налета”.

“Разве тебя не учили? Форменную одежду нужно беречь пуще глаза. И при налете нужно прежде всего позаботиться о сохранности форменной одежды”.

“При налете я сначала позабочусь о себе самом. Но еще раньше - о своей матери”, - сухо сказал я. У меня не было никакой охоты продолжать эту бессмысленную игру в вопросы и ответы.

“Я бы сделал то же самое”, - успокоил меня Рольф. - “Только прекрати, пожалуйста, дурачком прикидываться”.

Он легонько ткнул меня кулаком в грудь. Когда мы спускались по лестнице в гостиную, Рольф сказал: “Если захочешь, я мог бы взять тебя разок с собой. Наверное, это можно сделать. Впрочем, нет - ты же не уберег свою форму!”

“Он похож сейчас на гестаповца”, - подумал я. - “Вот, стоило ему надеть эту форму, и наша дружба полетела ко всем чертям”.

“Моя мать могла бы раздобыть мне новую”. Я притворился непонимающим. “Но скоро она нам, может быть, уже не понадобится”.

Рольф ухмыльнулся: “Что ж, верно. Может, нас сразу в вермахт засунут. Но перед этим тебе не мешало бы немного прибавить в весе - ты худой как щепка, пушечное мясо из тебя плохое”.

Мы вошли в гостиную. Мать все еще лежала на диване и слушала рассуждения старого Редлиха. “С поездками в Польшу покончено - русские уже у самой Варшавы. А захвати они ее - там уже до Познани и Кенигсберга недалеко”.

Я взглянул на Рольфа. “Может, тебе повезет и форма солдата вермахта тебе не понадобится”, - подумал я.

“Сейчас я езжу в Голландию и в Данию”, - рассказывал Редлих. - “Там, пожалуй, полегче с продуктами. Но польской водки мне будет недоставать”.

“Вероятно, ее опять можно будет купить, когда война закончится”, - предположила мать.

Старый Редлих с сомнением покачал головой. “Да захотят ли поляки нам вообще что-нибудь продавать?”

В эту ночь нас снова разбудила воздушная тревога. Старый Редлих сказал матери, что с больной ногой она вряд ли доберется до бомбоубежища. “А если начнут бомбить, мы все сможем укрыться в подвале и переждать бомбежку. В моем подвале - железная дверь, на полках - много бутылок с вином. Там и выпить можно - это хорошо отвлекает от того, что творится снаружи”, - объяснил Редлих. Он по-прежнему был приветлив и доброжелателен. “А Кэте Нихоф, возможно, так и не появится. У нас в доме комнат тоже достаточно”, - добавил он. Я взглянул на мать. Похоже, слова старого Редлиха убедили ее. Рольф смотрел на отца так, как будто видел его впервые.

Мы спустились в подвал. Снаружи все было спокойно. Только пару раз прогрохотали зенитки, однако гула бомбардировщиков слышно не было, и мы ожидали скорого отбоя. Отбой прозвучал далеко за полночь, и Редлих предложил нам переночевать здесь, в подвале. Он даже предусмотрительно принес в подвал перины.

“Возьмите в руки - чувствуете, какие легкие? Мне их в Польше сделали. Из гусиного пуха. У нас в Германии уже давно ничего подобного нет. Наше начальство посылало эти перины домой в почтовых вагонах. А кое-что мы и для себя припасли. Ведь эти перины почти ничего не стоили! Да еще мы бутылки с водкой в них заворачивали. Правда, водка стоила гораздо дороже”.

Как мы и предполагали, на следующий день Кэте Нихоф тоже не появилась. Мать стала готовить на всех еду. Редлих, похоже, был очень рад этому.

” Сейчас он чувствует себя кормильцем, отцом семейства. Этого ему давно уже нехватает. Машинистом он работает теперь не всегда, от случая к случаю, если где-то поезд взорвался и погибшего машиниста заменить некем. Год назад его уволили по болезни - нервы были не в порядке. И теперь он вроде пенсионера”, - рассказал мне Рольф, когда старый Редлих снова был в отъезде. “Ему запрещено рассказывать о своей работе, но он нарушает этот запрет и всегда рассказывает мне, куда и зачем он ездил. Когда-нибудь ему достанется из-за его легкомыслия”.

“А что же у него было с нервами?” - спросила мать.

“Это с ним уже давно. С тех пор, как мать не живет с нами. Поэтому он так радуется тому, что вы теперь для нас готовите. Теперь он чувствует себя дома”. “Но ведь он же здесь на самом деле у себя дома!”

“Он никогда этого не ощущал. И всегда говорил об этом”, - объяснил Рольф. - “Но мне этот дом очень нравится. А ты как считаешь?”

“Мне бы хотелось остаться здесь”.

Рольф похлопал меня по плечу. “Надеюсь, что фрау Нихоф не спешит возвращаться”.

“Он мой лучший друг”, - думал я. - “Однако он что-то не договаривает, скрывает от нас, хотя наверняка в курсе дела”.

Я заговорил об этом с матерью, но она только сказала: “Конечно, Редлихи все знают, но мне это безразлично. Пока они не побежали доносить гестапо”.

Когда старый Редлих возвращался из своих поездок, он всегда привозил какие-нибудь продукты. Он набивал дом разными припасами, как хомяк набивает припасами свою нору. Теперь в распоряжении матери было достаточно муки и сахара. Иногда Редлих привозил яйца. Мать даже могла печь любимые всей нашей семьей пирожки с картофелем и жареным луком.

Когда Редлих попробовал эти пирожки в первый раз, он пришел в неописуемый восторг. “Где вы научились это делать?”