Не все были убийцами

“Меня научила моя русская подруга”, - ответила мать коротко, положив этим конец дальнейшим расспросам.

Оба Редлиха - старый и молодой - боялись только одного: неожиданного появления Кэте Нихоф. Я, в свою очередь, тоже был вполне доволен ее отсутствием. Лето прошло просто замечательно. После налетов мы с Рольфом отправлялись в лес и искали там бомбовые осколки. Однажды мы нашли даже части сбитого самолета, хотя поблизости не было ни одного мертвого янки или англичанина. Мне было хорошо в доме Редлихов и хотелось, чтобы эта жизнь длилась как можно дольше.

Однако осенью 1944 года это прекрасное время закончилось. Бомбардировщики союзников проникали все дальше на восток - наверное, для того, чтобы расчистить путь русским.

Во время одного из ночных налетов дом Редлихов превратился в руины. Мы с матерью сидели в подвале. Оба Редлиха были приглашены к кому-то на день рождения и еще не вернулись. Этот налет был особенно яростным. Разрывы бомб следовали непрерывно, один за другим. Залпов зениток мы уже не слышали, зато пулеметные очереди и разрывы бомб слышались все ближе и ближе. Отвратительно свистели авиационные мины. Мы уже думали, что налет вот-вот прекратится, как вдруг услышали несколько не очень сильных глухих ударов.

Звук был такой, как будто кто-то стучал в железную дверь. Потом что-то затрещало. Шум шел со стороны сада, и свет, проникавший в подвальное окошко, становился все ярче. Внезапно раздался мощный удар. Пол подвала повело в сторону. На меня посыпались пакеты с мукой и сахаром. Лампочка в подвале погасла. Однако благодаря багровым отблескам в подвальном окне я смог как-то ориентироваться.

“Мама!” - закричал я.

В ответ - ни звука. Хорошо, что подвал не был таким уж большим. Ползая по полу, я шарил вокруг руками, пытаясь отыскать мать, и не переставая звал ее. Наконец я услышал тихий стон.

Ее отбросило к окну. Она слабо шевелилась, постанывая. “Что с тобой? Ты ранена?”

“Думаю, что нет. Не шуми, тише. Вдруг снаружи люди!” “Ты ударилась? Где у тебя болит?”

“Меня что-то ударило по голове”.

Я ощупью подполз к ней и сел у стены. Положив голову матери к себе на колени, я осторожно ощупал ее лицо.

“Нет, не здесь”, - сказала она. - “Мне что-то свалилось прямо на голову. Наверное, одна из бутылок с вином с полки упала”.

Я провел рукой по ее голове. Волосы были чуть жестковатые, как солома. Мать тихо вскрикнула.

“Ну и здоровая же шишка у тебя на затылке!. Нужно проверить - нет ли крови”.

“Пощупай еще разок, а потом постарайся на свету рассмотреть свои пальцы”.

В подвале становилось все жарче. Я еще раз ощупал затылок матери. Она снова вскрикнула. Осторожно усадив ее у стены, я встал и посмотрел на свои пальцы. Крови на них не было.

“Ну, значит, ничего страшного”.

Она попыталась подняться и чуть не упала.

“Наверное, у тебя сотрясение мозга. Или перелом черепа. А может, еще что-нибудь приятное в этом роде”.

“Прекрати эти дурацкие шутки!” - рассердилась мать. Я с облегчением вздохнул: сердится - значит, все в порядке.

“Открыл бы ты дверь! Здесь невыносимо жарко”.

Я попытался нажать на ручки железной двери подвала. Они были страшно горячие. “Не могу”, - сказал я. - “Дверь заклинило!”

Мать со стоном поднялась и стала рядом со мной. Дотронувшись до двери, она тут же отдернула руки.

“Господи, она же горячая, как печная конфорка! Почему дверь такая горячая?”

“Думаю, наш дом горит. И сад тоже. Другой причины быть не может”.

Мы подошли к окну. “Давай”, - сказала мать. - “Я приподниму тебя, а ты попытайся расшатать оконную решетку. Вдруг она откроется!”

Мать снова была решительной и собранной. Что за женщина! Она приподняла меня, и я стал осматривать решетку в поисках какого-нибудь шарнира или задвижки. Ничего! Тогда я изо всех сил, обжигая руки, попытался потянуть решетку вниз.

Мать больше не могла держать меня и опустила на пол. Я поискал скамейку, и мы сели.

“Так бы и я могла”, - услышал я голос матери.- “И поднимала я тебя зря. Бесполезно”.

Жара становилась все невыносимее.

“Если мы еще какое-то время будем оставаться здесь, мы задохнемся”.

“Задохнемся?” Мать нервно захихикала. “Я бы этого не сказала. Мы просто зажаримся - так будет вернее”.

“Ну, хватит. Кончай шутить! Нам нужно отсюда выйти”.

“Да, ты прав. Конечно же, нам нужно отсюда выйти! У нас с тобой два выхода - либо через дверь, либо через окно. Какой из двух мы выберем?”

Она захихикала еще громче.

“У господина Редлиха золотые руки. И дверь, и оконная решетка - наверняка его работа. Сделано на совесть. Мейд ин Джермани.” Хихиканье перешло в истерический смех. “Гитлер нас везде достанет. Мы не хотим в газовую камеру - теперь мы по его милости можем подохнуть здесь”. Смех перешел в беспомощное всхлипывание.

Я вспомнил о пощечине, которую дал матери, когда незадолго до нашего бегства она потеряла самообладание. На этот раз я просто обнял ее. “Нам нужно попытаться открыть дверь. Может, мы неправильно поворачивали дверные ручки. Наверное, их нужно поворачивать не вниз, а вверх”.

Она не ответила. “Когда-то ведь огонь погаснет. Не может же гореть вечно!”