Не все были убийцами

Вдруг мать толкнула меня здоровой ногой. В кабинет вошел Гюнтер Радни, за ним - какой-то офицер. Я испуганно вскочил. Офицер, видимо, был очень важной шишкой. Я понял это сразу. Он взглянул на мать, перевел взгляд на меня, потом вопросительно посмотрел на Гюнтера. А тот просто онемел от неожиданности. Очевидно, обоих смутила наша одежда. Мать попыталась подняться, но я с силой прижал ее к сиденью.

“Нас разбомбило”, - громче, чем нужно, заговорил я. - “У нас сгорело все. А эти вещи нам дали в приемном пункте. Моя мама зацепилась за мотоцикл и повредила ногу”.

“Нужно болтать все, что угодно, только без остановки”, - лихорадочно соображал я. - “Им надо задурить мозги. А тем временем я придумаю что-нибудь правдоподобное, если этот офицер спросит о мотоцикле”.

“Нас подобрал на улице патруль во время налета. Патрульные посадили нас в коляску мотоцикла и привезли к бомбоубежищу. И тут поблизости так грохнуло, что один из патрульных хотел нас побыстрее высадить и не заметил, как мамина нога за что-то зацепилась”.

“Но он же хотел помочь вам, разве не так?”

“Да-да”, - закивал я.

“Вам оказали медицинскую помощь?” - обернулся офицер к матери.

Она утвердительно кивнула, а Радни объяснил офицеру, что мы - его хорошие знакомые и что он сам только что узнал о постигшей нас беде.

“Если вам понадобится помощь, вы знаете, где меня найти. И не забудьте, пожалуйста, - вы обещали откормить для меня цыплят к пасхе”. Уже не обращая на нас внимания, он пожал Радни руку и вышел из кабинета.

Гюнтер сел на крышку своего письменного стола. “Откуда вы на самом деле?” - напрямую спросил он.

“Из Вальдесру”, - ответил я.

Мать закрыла мне рот рукой. “Вчера рано утром мы убежали из дома Карла Хотце. В дом нагрянули гестаповцы. У нас оставалась единственная возможность спастись - мы выпрыгнули из окна второго этажа. При прыжке я повредила ногу”.

Радни медленно кивнул. “Карл арестован. И его жена - тоже”. “А что со свояченицей?”

“Не знаю. Знаю только, что Карла и его жену забрали гестаповцы”.

Мать замолчала. Я понимал - она не решается попросить Радни приютить нас на пару ночей. Она была совершенно измучена, силы ее были на исходе. Состояние матери сделало меня агрессивным.

“Хорошо бы нам сейчас поспать”, - сказал я.

Мать сидела, уставившись на свои ноги. Радни молчал.

“Мы провели ночь в саду нашей знакомой. Ее не было дома, дом был заперт, и мы всю ночь просидели у задней стены”.

Радни покачал головой. “Я не могу оставить вас у себя”.

“Может, завтра мы что-нибудь придумаем”, - без обиняков сказал я. - “Мама просто не в состоянии идти дальше, да и я, если хотите знать, тоже”.

Мать гордо выпрямилась на стуле. “Ну, хватит”, - набросилась она на меня. “Мне очень жаль, что все так получилось”, - с напускным достоинством, насколько позволяло ее состояние, обратилась она к Радни. - “Мне очень жаль. Не сердитесь на нас. И забудьте о нашем разговоре”. Прихрамывая, она направилась к двери.

“Я в самом деле не могу вас здесь оставить, фрау Деген”, - сказал Радни тихо. - “Мы с Карлом - очень близкие друзья, а я не уверен, сможет ли он еще раз выдержать эти допросы. Он может расколоться, понимаете? Расколоться и назвать фамилии своих знакомых. Я ему всегда говорил - перестань распространять эти чертовы листовки. А он вообразил себя очень хитрым, оставлял листовки в учреждениях под пачками бланков. “Когда-нибудь эти бланки используют и увидят листовки”, - говорил он мне. После налетов он разбрасывал листовки на улицах - гестапо, мол, подумает, что их англичане со своих самолетов сбросили. Я думаю - Карл слишком понадеялся на свою хитрость. Если его причастность к этому делу докажут, мы никогда больше его не увидим. А ведь он мне твердо обещал, что прекратит этим заниматься. “Я возьму в помощники парнишку, чтобы он не слонялся по улице, а ты дай мне слово, что прекратишь заниматься таким рискованным делом”, - сказал я ему. Карл пообещал, но продолжал этим заниматься. А ведь я ему поверил ! Мы все можем дорого заплатить за это. Год назад я женился, я хочу пережить войну и весь этот ужас. Я хочу выжить. Вместе с моей женой. Когда я представляю себе, что эти садисты мучают мою Зигрид, я последних сил лишаюсь, просто умираю”.

“Я вас прекрасно понимаю”, - сказала мать. Втроем мы вышли из кабинета.

Некоторое время Радни молча шел рядом с нами. Мы тоже молчали. У ворот он погладил меня по голове и повернул обратно.

Два следующих дня были очень тяжелыми. Ночью мы забирались в пустующие траншеи, а если во время налетов в траншеях появлялись их владельцы, мы оправдывались, что воздушная тревога застала нас врасплох. Почти все люди были слишком уставшими и апатичными, чтобы рассердиться по-настоящему. Однако когда мы израсходовали наши продовольственные карточки и к бессонным ночам прибавился голод, мы сдались окончательно.

“Мама”, - осторожно начал я. - “Если мы и дальше будем отсиживаться в траншеях, долго нам не выдержать. Нам нужно связаться с Лоной. Она не была так близко знакома с Хотце, как Гюнтер, и быть может, не так испугается”.