Не все были убийцами

А может, это и не русские вовсе, а замаскированные эсэсовцы? Все происходящее было для меня совершенно невероятным. Мать сказала - теперь мы сможем жить “как нормальные люди”. А что это такое - “жить как нормальные люди”? Я просто не мог представить себе, как можно жить, не прячась, не скрываясь. Это стало для меня “нормальной” жизнью. Но может быть, когда-нибудь все и изменится.

Я не мог отвести взгляд от проходящих мимо танков и терпеливо ждал, пока последняя машина не скрылась из виду. Неужели именно с этими танками Рольф думал справиться с помощью своего ручного гранатомета? Я медленно направился к дому. Мартхен с матерью сидели в гостиной. Мартхен крутила ручки радиоприемника. На столе стояла бутылка яичного ликера.

“Посиди с нами”, - сказала Мартхен. - “Я думаю, тебе тоже можно немного выпить. Сегодня мы празднуем наше второе рождение”.

“Родиться заново может только тот, кто перед этим умер”.

“Правильно!” - воскликнула мать и залпом выпила еще одну рюмку. - “Мы

и были мертвыми”.

Мартхен тихонько выругалась - она никак не могла поймать БиБиСи.

“Зачем тебе это нужно?” - спросила мать. - “Англичане наверняка скажут то, что мы уже знаем - русские уже в Берлине. Оставь в покое радиоприемник!”

Обе женщины пили, пока не опустела бутылка. Я охотно выпил бы еще рюмочку - сладкий ликер мне понравился.

“Мне нужно предупредить Рольфа. Я знаю его - он способен стрелять по этим русским громадинам из своего ручного гранатомета. Это безумие!”

“Ты не сможешь его предупредить”, - возразила Мартхен. - “Для этого ты должен перейти через русские рубежи. А об этом даже думать нельзя!”

Внезапно в дверь громко постучали. (Мы совсем не слышали, как кто-то вошел в сад и подошел к дому). Мужской голос прокричал что-то по-русски. Потом в дверь забарабанили чем-то тяжелым.

“Нужно открыть дверь, Мартхен. Они кричат: “Открывай!”

“Ты пойдешь со мной?” - спросила Мартхен.

Мать встала из-за стола. Я тоже хотел подойти к двери.

“А ты останься здесь!” - сказала мать.

Обе женщины вышли в прихожую, закрыв за собой дверь. Подойдя к закрытой двери, я прислушался, пытаясь понять, что происходит в прихожей. Я услышал, как открылась наружная дверь. После этого события стали развиваться стремительно. Русские оттеснили обеих женщин от входной двери. Мать протестующее сказала что-то по-русски. Однако ее протесты были бесполезны. Дверь в гостиную с шумом распахнулась. Я отлетел в сторону и чуть не ударился головой о край стола. Двое русских втащили в комнату Мартхен и мою мать. Один из русских поднял автомат и прицелился в Мартхен. Подскочив к нему, мать отвела автомат в сторону. Она что-то прокричала солдату по-русски, указывая на Мартхен. Солдат в нерешительности обернулся к двери. В комнату вошел еще один русский в офицерской форме. Они о чем-то тихо заговорили друг с другом. Потом те двое, которые появились первыми, быстро подошли ко мне и к Мартхен и стали тащить нас из комнаты.

Мартхен не сопротивлялась, но я кричал так, как будто меня резали. Я даже попытался ударить одного солдата кулаком в живот, но он завернул мне руки за спину. Мне было очень больно.

“И это наши освободители?” - закричал я, обращаясь к матери. - “Они такие же, как нацисты!”

“Только не реветь”. Это было единственное, о чем я тогда думал. Но от боли у меня на глазах выступили слезы.

Мать совершенно спокойно сказала что-то третьему военному. Внезапно я почувствовал, что меня отпустили. Мой мучитель вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась.

“Нам нельзя оставлять Мартхен одну с этим говнюком!” - прорыдал я. - “Он же убьет ее!”

“Успокойся, ей ничего плохого не сделают”, - ответил третий русский на хорошем немецком языке. Говорил он почти без ошибок. “А с вами - с тобой и твоей мамой - я хочу поговорить наедине”.

Только теперь я смог рассмотреть его как следует. “Он похож на кинозвезду”, - подумал я. - “Если бы не эта дурацкая военная форма - она ему совершенно не к лицу”.

Он попросил нас сесть и сам сел рядом со мной.

“Ты ведь немецкий мальчик?” - приветливо спросил он.

“Да”, - сказал я.

“Хорошо”.

Он обернулся к матери. “Ты говоришь по-русски?”

Мать утвердительно кивнула.

“Откуда ты знаешь русский?”

“Я родилась в русской части Польши. После первой мировой войны моя семья переселилась в Германию”.

“Вы эмигрировали?”

“Да”.

“Вы бежали от Красной Армии?”

“Я думаю, нет”, - быстро возразила мать. - “Скорее, от казаков”.

“Говори помедленнее!”

Мать снова кивнула.

“Где твой муж?”

“Умер”, - сказала мать.

“Когда он умер?”

“Пять лет назад”.

“В Германии?”

Этот тип все больше действовал мне на нервы. “Что он хочет от мамы?” - спрашивал я себя. - “Здесь достаточно немок, путь их он и допрашивает. Почему именно мою маму?”

“Где он умер?” - несколько строже продолжал спрашивать русский.

“В ка-цет”.

“Господи, ведь она с трудом вытащила отца оттуда!” - подумал я. - “Почему мама об этом не сказала?”

“В ка-цет”, - повторил русский.

“Это сокращение от слов “концентрационный лагерь”, - медленно сказала мать.

“Знаю, знаю, но ты долго думала, прежде чем сказать, где умер твой муж. Слишком долго думала”.

Он вдруг пристально посмотрел на меня.