Не все были убийцами

“Знаешь, что ты по еврейским обычаям должен делать, если твой отец умер?”

Отпустив мать, он вплотную подошел ко мне. Только теперь я заметил, что у него светлокарие глаза и очень высокий лоб.

“Итак, что ты должен делать, если твой отец умер?”

“Читать “Отче наш”, - едва не сказал я. Сегодня, спустя много лет, я понимаю, что такой ответ означал бы смерть для нас обоих. Я взглянул на

сидевшую напротив мать. Она смотрела на меня выжидающе и одновременно задумчиво.

“Читать поминальную молитву”, - сказал я и повернулся лицом к стене. В комнате наступила напряженная тишина.

“Ты можешь прочесть “Кадиш”?” - услышал я его голос.

С меня было довольно. Сидя лицом к стене, я в бешеном темпе пробормотал “Кадиш”, раскачиваясь взад и вперед, как старый еврей в синагоге. Честно говоря, это была лишь скверная пародия на “Кадиш”, но он не заметил этого. Когда я кончил, снова наступила долгая тишина.

“А теперь прочти молитву, которую произносит еврей перед смертью”.

Я скороговоркой забубнил “Шма, Исраэль”. В моем исполнении эта молитва тоже напоминала пародию. Пожалуй, даже еще больше, чем прочитанный перед этим “Кадиш”. “Маме, наверное, смешно”, - вдруг подумал я. И прервался, не договорив “Шма, Исраэль” до конца.

“Больше не хочу”, - сказал я, повернувшись в его сторону.

Он плакал. Лицо его оставалось бесстрастным, но из глаз лились обильные слезы, как будто у него внутри открыли водопроводный кран. Он вытащил из брючного кармана платок и вытер лицо.

Дверь открылась, и кто-то втолкнул в комнату Мартхен. Выглядела она слегка растрепанной, лицо приобрело какой-то желтоватый оттенок, но, похоже, русские не сделали ей ничего плохого. Мать тотчас же подбежала к Мартхен, усадила ее на диван и села рядом.

“Он ничего тебе не сделал?” - спросила Мартхен.

Мать отрицательно покачала головой. Я демонстративно сел рядом с Мартхен. Рядком, как куры на насесте, сидели мы на диване и смотрели на сидящего перед нами мужчину, который так же внимательно разглядывал нас.

“Ты коммунистка?” - обратился он к Мартхен.

“Нет”.

Он снова посмотрел на меня.

“Ее сестра и муж сестры - коммунисты”, - сказал я.

“Где муж твоей сестры?”

“В концлагере”, - ответила Мартхен.

Она отвечала коротко и даже чуть резковато. Русский же, напротив, старался быть вежливым.

“В каком концлагере?”

“Маутхаузен. В Австрии”.

“Это далеко отсюда”.

“В последнее время всех политических отправляют туда”.

“А твоя сестра?”

“Она умерла”.

Он снова бросил на меня короткий взгляд.

“Она умерла в концлагере Равенсбрюк от воспаления легких”, - объяснил я.

Русский подтянул свой стул поближе к дивану. “Но муж твоей сестры был коммунистом?”

“Он и сейчас коммунист”.

“Хорошо, и твоя сестра тоже была коммунисткой?”

Я видел, что силы Мартхен на исходе. Еще несколько подобных вопросов, и она окончательно потеряет самообладание. Русский, видимо, тоже заметил ее состояние.

Он встал и перегнулся через стол. “Тебя зовут Мартхен?” Он внезапно заговорил с ясно слышимым еврейским акцентом. “Мартхен, мы сейчас выпьем за наше примирение”. В комнату вошли два солдата и поставили на стол две полных бутылки. Из кухни они принесли большие кофейные чашки.

“У нас есть рюмки”, - сказала Мартхен. Она с удивлением смотрела на русских.

Не обратив внимания на заявление Мартхен, они наполнили чашки до краев. Офицер встал, подняв свою чашку. “Выпьем за мир и за победу над Гитлером”.

Нам тоже пришлось встать. Моя чашка осталась стоять на столе. Один из солдат сунул ее мне в руки.

“Ты прочел “Кадиш” в память о своем отце, выпей теперь за упокой его души и за победу над Гитлером. Повтори за мной: “Да живем мы вечно!”

“Да живем мы вечно!” - повторил я.

“А теперь пей!”

“Мне станет плохо”.

“Ты уже мужчина. Пей!”

Я увидел, как русские поднесли свои чашки ко рту и залпом выпили их содержимое. Мартхен с окаменевшим лицом тоже сделала глоток. Мать смотрела на меня полными испуга глазами.

“Однажды мне пришлось выпить целый стакан касторки. И с этим я тоже обязательно справлюсь!” - подумал я. Зажмурившись, я отхлебнул из чашки.

Когда я проснулся, то увидел, что лежу в спальне Мартхен на ее кровати. На краешке кровати сидела Мартхен. “Они выставили возле нашего дома охрану. Этот офицер - из Ленинграда. А уж пьет он! Прямо бездонная бочка! И как ты думаешь, что делает твоя мама? Пьет вместе с ним!”

“А почему я лежу здесь?”

“Ты выпил всю чашку до конца. И сразу отключился, упал, как подкошенный”. Она похлопала меня по руке. “Ты вел себя молодцом”.

“А что мне оставалось делать? Видит Бог, мне это совсем не понравилось”.

“И все же хорошо, что ты выпил. Русские очень обижаются, если кто-то отказывается выпить с ними”.

“Да это было мне совсем нетрудно. Я просто очень устал”.

“Не обманывай меня. Я тебя добрых полчаса над унитазом держала!”.

“А где мама?”

“В гостиной с русским”.

“Что она там делает?”

“Пьет”.

Мать, конечно, выпила совсем немного. А ковер под столом вонял спиртным еще долго, пока мы не отдали его в чистку. И сам я даже спустя много времени не переносил запаха алкоголя.