Не все ли равно, что думают другие?

Ну а ребята, которые пытаются получить одобрение конгресса на свои проекты, не хотят слышать таких разговоров. Лучше, если они не будут это слышать, так они будут «честнее», – они не хотят оказаться в таком положении, что придется лгать конгрессу! Так что очень скоро отношение начинает меняться: нежелательная информация, поступающая снизу: «У нас проблема с изоляционными прокладками, ее нужно решить до следующего полета», – пресекается высоким начальством и менеджерами среднего звена: «Если вы будете говорить мне о проблеме уплотнителей, то нам придется запретить полеты, чтобы это исправить». Или: «Нет-нет, продолжайте полеты, потому что иначе это будет плохо выглядеть» или: «Не говорите мне, я не желаю об этом слышать».

Возможно, они не заявляют открыто: «Не говорите мне», – просто не одобряют передачу информации, что одно и то же. Вопрос не в том, что было записано или кто кому и что именно должен говорить, вопрос в том, рады ли вас слушать, когда вы сообщаете кому-то о какой-то проблеме, и просят ли: «Расскажите мне больше» – и: «А вы то и это пробовали?» или: «Что ж, посмотрим, что вы можете сделать», – это ведь уже полностью другая атмосфера. Но если вы раз, другой пытаетесь передать информацию, и вас отталкивают, то очень скоро вы решаете: «Да пошло оно к черту».

Вот это и есть моя теория: из-за того, что преувеличение верхов не согласовывалось с реальностью внизу, передача информации замедлялась и в конечном счете оказалась заблокирована. Вот каким образом стало возможным, что те, кто наверху, не знали.

Есть и другая возможность – они знали и только говорили, что не знают.

Я искал предыдущего директора НАСА – сейчас я не помню его имени, – который возглавляет какую-то компанию в Калифорнии. Я подумал, что поговорю с ним, когда буду дома во время одного из коротких перерывов, и скажу ему: «Все они говорят, что не знают. В этом есть смысл? Каким образом можно было бы в этом разобраться?»

Он так и не ответил ни на один из моих звонков. Быть может, он не хотел разговаривать с членом комиссии, который расследует поведение вышестоящих; быть может, с него уже хватило НАСА и он не желал в это впутываться. А я и без того был очень занят, и потому не настаивал.

Осталось множество разных вопросов, которые мы не расследовали. Один из них был связан с тайной мистера Беггса, бывшего директора НАСА, которого сняли с поста в результате расследования, не имевшего никакого отношения к шаттлу; его заменил Грэм незадолго до катастрофы. Тем не менее оказалось, что Беггс каждый день приходил в свой старый кабинет. К нему заглядывали люди, хотя с Грэмом он никогда не разговаривал. Чем он занимался? Быть может, существовала какая-то деятельность, которой он по-прежнему руководил?

Время от времени я пытался заинтересовать мистера Роджерса такими подозрительными моментами. Я говорил: «В нашей комиссии есть юристы, есть руководители компаний, у нас есть превосходные специалисты по широкому кругу вопросов. У нас есть люди, которые знают, как получить ответы, когда кто-то не хочет чего-то говорить. Я не знаю, как это сделать. Если мне говорят, что вероятность выхода из строя 1 к 105, я знаю, что этот человек порет чушь, – но я не знаю, что естественно в бюрократической системе. Мы должны были собрать больших шишек вместе и задавать им вопросы: и точно так же, как мы расспрашивали менеджеров второго уровня вроде мистера Маллоя, мы должны расспросить и первый уровень».

Он отвечал: «Ну, думаю, да».

Позже мистер Роджерс рассказал мне, что написал письмо каждому из важных персон, но те ответили, что им абсолютно нечего нам сказать.

Был еще и вопрос давления со стороны Белого дома.

Идея отправить в космос учителя как символ приверженности нации к образованию исходила от президента. Он выдвинул ее год назад в обращении «О положении в стране». Теперь, год спустя, вновь приближалось время ежегодной речи «О положении в стране». Было бы самое оно – учитель в космосе говорит с президентом и конгрессом. Косвенное доказательство было очень сильным.

Я переговорил на этот счет со многим людьми и услышал разные мнения, но в итоге сделал вывод, что давления Белого дома не было.

Прежде всего, человек, который вынудил «Тиокол» изменить свою позицию, мистер Маллой, был менеджером второго уровня. Заранее никто не мог предвидеть, что может помешать запуску. Если представить, что Маллою сказали: «Обеспечьте, чтобы шаттл полетел завтра, потому что этого хочет президент», – то придется представить и то, что это должны были сказать всем остальным на его уровне, – а на его уровне множество людей. А если сообщать такому количество людей – то утечка произойдет обязательно. Значит, такое оказание давления довольно неправдоподобно.

К тому времени, когда работа комиссии завершилась, я гораздо лучше понял, как все функционирует в Вашингтоне и в НАСА. Наблюдая за их деятельностью, я сделал вывод, что люди, работающие в большой системе, такой как НАСА, знают, что нужно делать, и без того, чтобы им это говорили.