Читаем Не все ли равно, что думают другие? полностью

Сейчас, когда у меня было больше времени подумать об этом, мне по-прежнему нравится мистер Роджерс и по-прежнему остается ощущение, что все о’кей. По моему мнению, он прекрасный человек. За время работы комиссии я сумел оценить его способности и его квалификацию и очень его уважаю. Мистер Роджерс производил очень хорошее, приятное впечатление, так что я зарезервировал в голове возможность – не как подозрение, но как неизвестное, – что нравится он мне потому, что он знал, как сделать так, чтобы мне понравиться. Я предпочитаю считать, что он и в самом деле прекрасный человек, именно такой, каким кажется. Однако я пробыл в Вашингтоне достаточно долго и знаю, что утверждать этого я не могу.

Я абсолютно не представляю, что мистер Роджерс думает обо мне. У меня сложилось впечатление, что, хотя вначале я и был для него как заноза в заднице, он относится ко мне прекрасно. Быть может, я ошибаюсь, но если он относится ко мне так же, как отношусь к нему я, то это хорошо.


Мистер Роджерс был юристом, и для него оказалось непростой задачей управлять работой комиссии, исследующей, по существу, технический вопрос. С помощью доктора Кила он, как мне кажется, успешно справился с техническими аспектами этой работы. Но меня поразило, что имели место несколько сомнительных моментов, связанных с важными персонами в НАСА.

Всякий раз, когда мы разговаривали с руководителями высшего звена, они повторяли, что знать не знали о проблемах ниже их уровня. То же самое мы опять получаем сейчас в слушаниях по делу «Иран-Контрас»[58], но в то время такого рода ситуация была для меня внове: либо парни наверху не знали – в таком случае они должны были знать, либо они знали – в таком случае они нам лгут.

Когда мы выяснили, что мистер Маллой надавил на «Тиокол» с запуском, мы слышали раз за разом, что более высокий уровень руководства НАСА ничего об этом не знал. Думается, что мистер Маллой уведомил бы вышестоящих во время этой серьезной дискуссии, сказав что-то вроде: «Есть вопрос относительно того, следует ли лететь завтра утром, и у инженеров «Тиокола» имеются кое-какие возражения, но мы решили лететь в любом случае – что вы об этом думаете?» Но вместо этого Маллой сказал что-то вроде: «Все вопросы решены». По-видимому, существовала некая причина, по которой парни, занимающие нижний уровень, не сообщают о своих проблемах на следующий уровень.

Я выдвинул теорию, обсудил ее со значительным количеством людей, и многие объяснили мне, почему она ошибочна. Но я не помню их объяснений, а потому не могу удержаться от того, чтобы поведать, что, по моему мнению, привело к подобному отсутствию передачи информации в НАСА.

Когда НАСА пыталась отправиться на Луну, было море энтузиазма: это была цель, которую каждый стремился достичь. Они не знали, сумеют ли что-то сделать, но все работали сообща.

Эта мысль появилась у меня потому, что я работал в Лос-Аламосе и испытал напряжение и прессинг совместной работы по созданию атомной бомбы. Когда у кого-то проблема – скажем, с детонатором, – каждый знает, что это серьезная проблема, все обдумывают, как ее разрешить, вносят свои предложения, и, услышав о решении, они взволнованны, потому что это значит, что их работа теперь полезна: если бы детонатор не сработал, то не сработала бы и бомба.

Я полагал, что то же самое происходило раньше и в НАСА: если скафандр не работает, то они не смогут отправиться на Луну. Таким образом, каждый заинтересован в проблемах другого.

Но потом, когда лунный проект завершился, у НАСА были уже все эти люди в совокупности: большая организация в Хьюстоне, большая организация в Хантсвилле, не говоря уже о Кеннеди во Флориде. Вы ведь не захотите, закончив крупный проект, увольнять людей и выбрасывать их на улицу, – итак проблема в том, что делать?

Вы должны убедить конгресс, что существует проект, которым может заниматься только НАСА. Чтобы это сделать, необходимо – по крайней мере очевидно необходимо в данном случае – преувеличить: преувеличить, насколько экономичным будет шаттл, преувеличить, насколько часто он будет летать, преувеличить, насколько он будет безопасным, преувеличить научные данные, которые будут получены. «Шаттл может выполнить столько-то полетов, это будет стоить столько-то; мы летали на Луну, поэтому мы можем сделать и это!»

Тем временем, как я могу догадаться, инженеры внизу говорят: «Нет-нет! Мы не можем совершить столько полетов. Если нам придется совершить так много полетов, то это будет означать то-то!» И: «Нет, мы не можем это сделать с таким количеством денег, потому что это будет означать, что мы должны делать так-то!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Наука: открытия и первооткрыватели

Не все ли равно, что думают другие?
Не все ли равно, что думают другие?

Эту книгу можно назвать своеобразным продолжением замечательной автобиографии «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!», выдержавшей огромное количество переизданий по всему миру.Знаменитый американский физик рассказывает, из каких составляющих складывались его отношение к работе и к жизни, необычайная работоспособность и исследовательский дух. Поразительно откровенны страницы, посвященные трагической истории его первой любви. Уже зная, что невеста обречена, Ричард Фейнман все же вступил с нею в брак вопреки всем протестам родных. Он и здесь остался верным своему принципу: «Не все ли равно, что думают другие?»Замечательное место в книге отведено расследованию причин трагической гибели космического челнока «Челленджер», в свое время потрясшей весь мир.

Ричард Филлипс Фейнман

Биографии и Мемуары

Похожие книги