Не все мы умрем

Сообщать свои мысли Евгении Юрьевне Герман не собирался, но не собирался и оставлять ее одну на скамеечке в обнимку со страхом, а молчал лишь потому, что давал возможность как следует прочувствовать опасность, нависшую над ней, и то, что он, и только он, способен ее спасти, но если она будет его слушаться, чего, впрочем, от нее меньше всего можно было ожидать. Именно последнее обстоятельство заставляло Германа тянуть с ответом.

И только когда мольба во взоре Евгении Юрьевны достигла критической отметки, голубые глаза оттаяли, в них засветился живейший интерес к предложению прекрасной леди.

— Вам разве деньги не нужны, что вы предлагаете их мне?

— У меня немного осталось. На первое время хватит.

— А паспорт?

— Есть, — торопливо созналась Евгения, умолчала только, откуда он; принес тот самый поклонник и даже не спросил для чего.

— Давайте! — Герман протянул ладонь.

Евгения трясущимися руками достала из сумочки паспорт и отдала. А что ей оставалось делать?

— Теперь дипломат.

Отдала и дипломат.

— Пошли.

Герман поддерживал ее под локоток, ощущая, как женщина дрожит всем телом, и улыбался, потому что не очень-то верил, что она так боится. Шел и косился на нее сверху вниз: если бы боялась, уговаривала бы убрать Соколова, а не себя. А раз понимает, что убийство этого субъекта ничего не решает, то голова у нее работает, а раз работает — страх не так велик, как леди хочет показать. Придется еще постращать.

Как только они свернули в Малый Афанасьевский переулок, Евгения увидела знакомый «Москвич». Развалясь на заднем сиденье, в нем, казалось, дремал какой-то молодой человек, не тот, что с руками-граблями, а другой. Тот, который сидел на соседней скамейке и ушел вместе с Германом.

Герман открыл переднюю дверцу, молодой человек разлепил глаза, но не шелохнулся. Герман положил дипломат, но Евгении сесть не предложил, и она в растерянности стояла рядом. Следующее, что сделал Герман, это распахнул заднюю дверцу, и в глазах молодого человека Евгения увидела ужас.

— Ты меня слышишь? Если слышишь — прикрой веки.

Парень прикрыл.

— Хорошо. Я оставлю тебя в живых при одном условии.

Глаза у парня наполнились слезами. Видно, что хорошо понял. Герман нащупал у него за ушами какие-то точки и с силой надавил.

Парень захрипел. У него прорезался голос. Потом по щекам потекли слезы.

— Где ты живешь?

— Вла-ди-мир, — с трудом, по слогам произнес молодой человек.

— Как только я сниму паралич, ты отправишься во Владимир. Кто у тебя там?

— Ро-ди-те-ли.

— Забудь про Соколова. Хочешь жить — забудь! Надеюсь, ты все понял. — И Герман так врезал ему в солнечное сплетение, что паралич мгновенно прошел, парень скорчился, хватая ртом воздух.

Через несколько секунд, впрочем, отдышался.

— Выходи!

Молодой человек богатырской наружности осторожно вылез из машины, затравленно глядя на светловолосого мужчину.

— Деньги есть?

Парень неловким движением пробовал сунуть руку в карман брюк, и не получалось. Наконец вытащил три сотенные купюры. Маловато!

Герман добавил ему еще столько же и напутствовал:

— Женись, заводи детей, Комаров Александр Михайлович, и глупостями больше не занимайся. А то и во Владимире достану!

Парень пошел прочь, качаясь как пьяный.

Герман обогнул машину с другой стороны, открыл дверцу, вернулся к Евгении, которая стояла столбом, стронул ее с места, проводил, галантно помог сесть, пристегнул ремень безопасности, погладил по головке, на что та никак не отреагировала, потому что была в шоке. Вот как раз этого он и добивался.

Часть IV Метафизика любви

Глава первая

Евгения была настолько занята своими мыслями, что не замечала, куда они едут. Да, у нее был шок. Но состояние, в которое она впала, никак не отражалось на способности мыслить. Руки и ноги слушались с трудом, как после убийства Мокрухтина, но опустошенности не было, и валокордин был не нужен. И шок наступил не оттого, что Герман на ее глазах как следует врезал супермену из Владимира — а Герман-то надеялся! — а потому, что у нее забрали паспорт. Зачем? — вот этого-то Евгения никак не могла взять в толк. Куда она без паспорта денется?

Машина резко снизила скорость, ремень безопасности врезался Евгении в правое плечо, и она очнулась от дум. Впереди метрах в ста виднелось кирпичное сооружение с крупными буквами на крыше: ГИБДД. За постом стояли фуры, вокруг них суетились милиционеры с автоматами и мужчины в шортах, сандалиях на босу ногу и цветастых майках — сразу видно, водители-дальнобойщики. Но это с противоположной стороны дороги, а с той, по которой ехали они, единственный страж порядка разбирался с крутым джипом; на остальных, двигавшихся как черепахи, он не обращал никакого внимания.

На щите Евгения прочитала про аэропорт Быково и сообразила: либо они на Рязанском проспекте, либо на Волгоградском и в данный момент выезжают из Москвы. Куда он ее везет? Как только этот вопрос возник, она опять забыла про дорогу и углубилась в размышления.

Герман иногда поглядывал на молодую женщину рядом, но та не замечала, и он думал, что грешным делом перестарался — слишком сильно застращал ее.