Не все мы умрем

— За час.

— Да что вы! Вот это скорость! Я на своей «девятке» так не рискую.

«Рискуешь, — думал Мокрухтин. — Жизнью».

— Так что же вас к нам привело?

Как учил Отец народов, единица речевого общения между людьми называется предложением. Бывают предложения простые. Бывают простые осложненные. Бывают сложные, но про такие Мокрухтин не слышал. Словарный запас его был невелик, говорил он совсем просто.

— Забота, — помедлив, ответил Федор Степанович. Но он умел еще складывать отдельные слова, получалось коротенькое предложение. Вот и сейчас сложил: — Я. Приехал. Предложить. Защиту. — Простое предложение: подлежащее, сказуемое и дополнение.

— От кого? — удивился Буланов. А про себя подумал: разве только от самого Хведора Степановича?

— От бандитов. Время. Знаете сами. Сейчас. Неспокойно. Мало ли. Что. — Шесть предложений. Это уже целая речь!

— Что? — переспросил Буланов, так и не поняв.

Вместо ответа Мокрухтин вынул из папки листок и пододвинул его Буланову:

— Вот. Список.

Действительно список. Колонкой перечислены предприятия, в которых Буланов имел долевое участие, в том числе и с иностранным капиталом: кожевенный завод во Ржеве совместно с итальянцами, кондитерская фабрика в Твери — с немцами, один теплоход на Волге под названием «Золотое кольцо» на паях с финнами.

Буланов являлся также и акционером завода запчастей, где стартеры для отечественных автомобилей делали. Дальше по списку шел молочный комбинат, снабжавший продукцией даже Москву, особенно хорошо продавался бифидок, москвичи с ума сошли на почве сохранения здоровья, что отражалось в бумажке Мокрухтина во второй колонке, показывавшей прибыль. А прибыль у Буланова была везде. Ни одного убыточного предприятия! Винно-водочный завод под Ржевом чего стоил! А свинокомплекс в поселке Московский! Оттуда прямиком везли туши на мясокомбинаты в Тверь, в родной Ржев и в Москву. Свинина-то отечественная, без антибиотиков, без гормонов, и цена сходная. Потому что у Константина Александровича имелась собственная кормовая база; поля засевались не только рожью, но и капустой, морковью, кукурузой, маленькие молочные початочки которой Буланов консервировал и пускал в продажу. Ну а остальное коровам и свиньям. Заканчивалась вторая колонка жирной чертой, под чертой была проставлена цифра, означавшая, сколько предприниматель Буланов должен отстегивать от своей прибыли защитнику Мокрухтину ежемесячно.

— Ну? — садистски улыбаясь, спросил гость. — Правильно?

И, потянувшись через стол, бесцеремонно выдернул листок из рук Буланова.

— Правильно. Но с этого я уже плачу.

— Кому?

— Государству. Как видите, я не скрываю свои доходы. Они даже вам известны. Поэтому платить еще кому-то я не намерен.

Мокрухтин осклабился. Встал.

Встал и Буланов.

— Думай! — сказал Мокрухтин и потянул через стол руку, но Буланов как стоял, опершись руками о стол, так и остался стоять, руки не подал.

Гость зло сузил глаза и пошел к выходу. У двери обернулся.

— Урою! — пообещал он и вышел.

Говорил гость медленно, а действовал быстро.

Не успели две машины отъехать от купеческого особняка, как во дворе его раздался взрыв. Крыша «девятки» улетела на соседнюю улицу, а в особняке выдавило стекла. В центре города машины разошлись. Джип поехал в Москву, а белая «Нива» остановилась неподалеку от пятиэтажки, где жил Буланов.

В провинции люди простые, бесхитростные, поэтому, когда девочку попросили позвать сына Буланова, она с радостью помчалась выполнять поручение взрослого дяди. Когда девочка выскочила из подъезда, два взрослых дяди вошли в подъезд. Сын Константина Буланова сбегал вниз через две ступеньки. На площадке второго этажа ему сделали подсечку. Он упал, тут же вскочил и принял боевую стойку. Прыжок, мгновенный удар ногой — и взрослый дядя свалился. Парень занимался карате.

— Ах ты, сучонок! — второй вытащил из-под мышки пистолет с глушителем. Пуля прошила парню плечо. Он упал, зажимая рукой рану. Его ударили каблуком по голове, обыскали карманы, достали ключи и поволокли в двенадцатую квартиру на третьем этаже.

Марина Петровна была на кухне. Сына бросили в прихожей, а женщину избили так, что свернули челюсть.

В общем. Буланова. Предупредили. Чтоб. Хорошо. Подумал.

Буланов действительно хорошо подумал; пока сын и жена лежали в больнице, он переехал в загородный дом. Километрах в тридцати от Ржева, в селе Борок он строил мужской монастырь. Здесь, под защитой монахов, ему было спокойней. Монахи-то не простые: бывшие заключенные ИТК общего режима Тверской области. И с такими, как Мокрухтин, общаться умели, вместе сидели, гуторили с ним на одном языке, но преданы были Буланову, и он это прекрасно знал. Кроме того, в тот же день Буланов связался с ГМН, что делал только в исключительных случаях. Кто такой ГМН, он не знал. Он только знал, как, включив компьютер, с ним связаться: кнопочка здесь, кнопочка там, клавиша тоже там. И на следующий день в кабинете, где у Буланова стоит компьютер, сидит в кресле какой-то рыжий, худой, веснушчатый дядя и ждет хозяина с работы.

Гость поднялся и протянул руку.

— Рассказывайте.