Не все мы умрем

Толстолобик смотрел то на Евгению, то на Барсукова, то на грязную кошелку, из которой торчали доллары, и ему стало трудно дышать: «Неужели это все можно сейчас поиметь? Вот сволочи! Куда же они хотят этот канамицин сбыть? Вот бы узнать куда? Если берут за наличку, значит, минимум сто процентов сверху получат. Какой сто? Нет, двести! Тысячу сверху получат! Ведь продадут по нашей закупочной цене! Советоваться с инфантерией или нет? А хрен с ним, все равно ничего не понимает. Я ему доллары покажу — он зайдется».

Барсуков видел, что делается с Толстолобиком. Он трепещет на льду, бьет хвостом и хватает ртом воздух. Ай да Евгения, ай да молодец! Как она мигом сообразила, как его за жабры взять! И подсказывать не надо, и отмывать не надо!

— Ну как, вы согласны? — безмятежно спросил Барсуков.

И Толстолобик сломался. Закивал. Слов у него не было.

— Тогда — за дело, — сказал Барсуков. — Евгения Юрьевна, пригласите сюда Владимира Дмитриевича.

Малиныч прибежал. Он был незаменим, если требовалось срочно достать машину, уломать грузчиков, посчитать, погрузить, отправить, разгрузить, спрятать. То, что с трудом удалось бы целому штату сотрудников МЧП, сделал один Малиныч. Мгновенно он слетал на Волоколамское шоссе, перехватил за узду фуру и пригнал к МЧП; ровно через десять минут машина стояла под крышей склада, а вокруг бегал Толстолобик и хватал пьяных грузчиков за спецовки, а те отбивались, кивая на стенные часы — конец, мол, рабочего дня!

Малиныч подошел к делу с другой стороны. Открыл багажник «Волги» и пальцем поманил бригадира. Тот нехотя подошел, глянул — и вцепился ему в грудки:

— Стой, мужик! Мы сейчас! Сейчас все сделаем!

Малиныч вырвался и выразительно показал на наручные часы:

— Чтоб мигом!

А тот уже бежал собирать бригаду. Минута — и погрузка началась. Да как организованно! Как бережно передавали они коробки один другому, как аккуратно складывали рядочками, а Малиныч только покрикивал:

— Не так кладешь! Ровней, ровней! Мне считать надо!

И грузчики беспрекословно подчинялись, опасливо косясь на злого мужика, размахивающего руками.

Барсуков и Евгения наблюдали со стороны.

— Вот заметьте, Евгения Юрьевна, — философствовал Барсуков. — Кто я есть? Помните роман Чернышевского «Что делать?» Как там писатель говорит о Рахметове? Их мало, но они как теин в чаю, они как двигатели двигателей, они как соль соли земли. Или что-то в этом роде. Что бы стало с этим канамицином без нас? В августе его бы сожгли. И дело ведь отнюдь не в Толстолобике. Толстолобик тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. И любимый цвет его — зеленый, а не красный, как у Маркса.

Евгения взглянула на него насмешливо, но Барсукову показалось, что улыбка была поощрительной.

— Но Толстолобик, — продолжал разглагольствовать шеф, — рыбка государственная, а нашему государству нет никакого дела до заключенных, каждый десятый из которых болен туберкулезом. Вот вы, Евгения Юрьевна, сразу об этом подумали, а правительство додуматься до таких простых вещей не в состоянии. МЧП ведь организация тоже государственная, как и вся пенитенциарная система. Вот где с людьми случаются чрезвычайные происшествия! И этих людей сто тысяч! Перевези эти лекарства в колонию, чтобы они не пропали, вколи канамицин туберкулезникам. Вот тебе сотни тысяч спасенных россиян.

Малиныч в это время дирижировал оркестром грузчиков. Правая рука его взлетела вверх. Стоп! Тут же подбежал Толстолобик, заглянул в кузов — в чем дело? Грузчики натягивают сетку, чтобы коробки не болтались при езде. Опять взмах рукой — и погрузка продолжилась. Бережлив Малиныч, бережлив.

— Вот что значит — свое, — заметил Барсуков. — Да! На чем я остановился? На Министерстве чрезвычайных происшествий. Так вот, МЧП у нас вытащит одного из развалин, и телевидение, захлебываясь, кричит об этом на всех углах. Подвиг они совершили, подвиг! Подвиг должен быть незаметен, анонимен, как у нас с вами. Скольких несчастных мы спасем? Вы задумывались? Представьте, больной с открытой формой туберкулеза вышел на волю. Скольких людей он заразит? Пятьдесят! И вот вам уже не сто тысяч, а миллионы спасенных нами жизней. Какое там МЧП! Такое МЧП и не снились.

Но тише, подходит Толстолобик в тщетной надежде услышать, куда пойдет груз.

— Подходите, Семен Семенович, присоединяйтесь к нашей беседе. Мы тут как раз с Евгенией Юрьевной говорили, в какой замечательной организации вы работаете. Скольким людям вы спасли жизнь!

— Да, — согласился Толстолобик. — Вот недавно мы готовили самолет в Турцию. Там землетрясение было. Работали всю ночь в авральном режиме. Комплектовали заявку на медикаменты. Отбирали самое лучшее.

— Все понадобилось? — невинно спросил Барсуков.

— Да нет, конечно. Большую часть оставили в подарок турецкому народу. Не будешь же забирать назад, когда у людей такое горе!

— Да-да, горе-горе, — закачал головой Барсуков.

В это время погрузили канамицин с одного склада, и фура потянулась к другому. Толстолобик поспешил вслед.