Там хранились все ее драгоценности. Тяжеленный ящик красного дерева лежал у нее на коленях, и Валя, взяв в постель зеркало, примеряла серьги. Обсуждала, с чем сочетается то или иное колье, как надо бы подправить третье. Мне показалось, что и на этот раз она выкарабкается. Потом она позвонила мне в Москву с просьбой забрать ее портрет в овальной раме. На этом портрете она изображена молодой с голыми плечами и недописанной рукой. Художник умер, не закончив портрета. Она всегда говорила, что хочет завещать нам этот портрет, потому что знала, что коллекцию растащат, а портрет за ненадобностью выкинут. В результате она умерла, когда нас не было в России. Несмотря на то что все знали о нашей ближайшей дружбе с Валентиной Михайловной, о ее кончине нам никто не сообщил. Может, боялись, что на правах ближайших друзей мы станем претендовать на что-то из ее коллекции. Кроме пары мелочей, подаренных при жизни, у меня не осталось ничего. Жаль только тот портрет.
Ленинградские чиновники предлагали устроить аукцион из тех вещей, которые не являлись музейной ценностью — стилизованных драгоценностей, безделушек, то есть оценить их в комиссионном магазине и выставить на продажу. Тот, кому это дорого, пусть покупает. Но я отказалась покупать вещи Валентины Михайловны за ту цену, которую назначит комиссионный магазин. Кому досталась вся ее уникальная коллекция — неважно. Говорят, что все по описи сдано в хранилище.
Теперь, когда ее не стало, Петербург без Валентины для меня опустел. Я приезжаю и понимаю, что нет больше моей маленькой квартиры на Восстания.
Для меня так странно, что я больше не наберу ее телефон и не услышу:
— Доча, ты где, когда ты приедешь?
В последние годы она очень сдала, но по-прежнему держалась. Плохо видела, поэтому пудрила нос в три раза больше, чем надо, все равно оставаясь женщиной.
— Говорят, что жемчуг оживает на коже молодых девушек. Какая чушь. Посмотри, у меня за два месяца он уже сияет, — говорила она, встречая меня в ночной рубашке с ниткой жемчуга на шее.
Я так и вижу ее сидящей у стола красного дерева, раскладывающей свой пасьянс.
В последний раз, когда я позвонила ей, трубку поднял участковый, охранявший квартиру:
— Валентина Михайловна в больнице.
Я позвонила в больницу, она говорила очень слабым голосом. На вопрос, что ей привезти, ответила:
— Клубнику. — И добавила: — Со сливками.
Прощаясь в больнице, я понимала, что больше мы с ней не увидимся.
В Париже Валя жила у меня в комнате с белыми стенами. Мы вечерами, выпив красного вина, читали друг другу стихи. Причем у Вали была масса стихов собственного сочинения. Когда она уезжала, я проводила ее до машины, а потом, вернувшись, нашла на кухне записку с ее стихами:
ПЕЧАЛЬНЫЕ СТРАНИЦЫ
СВАДЬБА, КОТОРУЮ Я НЕ ПОМНЮ
Первое свидание мой будущий муж назначил мне 19 апреля у памятника Пушкину (Спиваков тоже не всегда оригинален). С тех пор мы всегда празднуем эту дату, а не день свадьбы, который не заслуживает того, чтобы заострять на нем внимание. Недавно вспомнили, что из тех, кто был на нашей свадьбе, кроме моей мамы и моей двоюродной сестры, осталось совсем немного друзей. Как говорят: «Иных уж нет, а те далече». С нами до сегодняшнего дня только Гриша и Аня Ковалевские. Моя двоюродная сестра Таня больше чем сестра, чем подруга. Мне повезло — нечасто люди имеют такую родную сестру, как моя Татьяна. С годами Танино присутствие стало мне необходимо, как воздух.
Даже моего папы на свадьбе не было. Мы с Володей решили пожениться срочно, я была на третьем месяце беременности Катей. До этого Спиваков все медлил. Он бы рад был жениться, но его мама считала, что артист должен быть свободен и вообще не родилась еще та, которая достойна ее гениального сына. В этом случае мама неоригинальна, и я была не первой в такой роли. Незадолго до своей смерти моя свекровь передала мне фотографии свадьбы Володи с первой женой. Раньше она мне боялась их показать, не зная, как я отреагирую. А мне они безумно дороги. На одной из них на обороте написано: «Вовочка женился в 20 лет в отсутствии родителей». Это весьма характерно.