– А, ну извини, – резко выпалила я и повернулась, собираясь уйти, при этом полностью отдавая себе отчет в том, что, скорее всего, иду не в ту сторону.
– Роза, подожди.
Я остановилась и обернулась через плечо. Алекс стоял прямо позади меня, потирая лоб.
– Я вовсе не хотел грубить, – сказал он таким отчаянным и искренним тоном, что я развернулась к нему лицом. Он провел рукой по волосам, и они упали ему на лоб практически волной. – Не хочешь присесть? – Он показал на скамейку, которую я раньше не заметила.
Я подумала о том, чтобы уйти, но нужно было прийти в себя, плюс маленький росток зарождающейся влюбленности очень хотел, чтобы я согласилась. Мы уселись на противоположные концы скамейки и уставились в темноту. Он наклонился вперед, разглядывая собственные руки, и медленно водил большими пальцами друг возле друга – это как-то успокаивало. У наших ног свернулась Луна. Было даже почти уютно.
– Я хотела посмотреть на то место, откуда в последний раз отправился в море мой отец.
Я произнесла это вслух, словно принимая вызов. Я чувствовала себя очень смелой – и да, действительно немного неправильной, но это было не так уж страшно.
– Но почему ночью?
Я расхохоталась, одновременно устало и немного истерически:
– Не хотела попадаться никому на глаза.
Я глядела вперед, боясь повернуться и посмотреть на выражение его лица. И уж тем более я бы не смогла объяснить, что лежит у меня в карманах.
Алекс показал вперед:
– Последний причал в конце этого дока.
Я глядела на пустующее место, чувствуя комок в горле. Значит, вот где все в очередной раз пошло наперекосяк.
– Выглядит так обычно, – сказала я. Всю свою жизнь я старалась ради Мими быть максимально непохожей на свою мать, но мне понадобилось начать поступать, как она, чтобы выяснить нечто по-настоящему важное.
– Другие рыбаки мне говорили, когда я начал здесь швартоваться, – сказал Алекс, – что эта пристань не самая популярная.
– Значит, ты не веришь в приметы?
– У меня просто нет денег, – сознался он. – Тут уж не до жиру, когда тебе приходится платить за год обучения, который ты даже не закончил.
– Кстати, почему? – спросила я, но тут же поморщилась. – Извини. Можешь не отвечать.
– Ничего. На самом деле я удивлен, что
На мгновение его испанский акцент отвлек меня от происходящего. Было на удивление легко и просто болтать, сидя рядом, но не глядя друг на друга, лишь бросая редкие взгляды искоса. В темноте на причале мы были похожи на школьников на вечеринке, которые продолжают шептаться, хотя все остальные уже заснули.
– Это было, скорее, необходимой формальностью: мне хотелось узнать, что для меня лучше, – сказал Алекс. – Я ненавидел школу и очень плохо учился. В университете ничего не изменилось.
– У тебя были какие-то конкретные причины? – спросила я. Мне очень нравилось учиться. Иногда я даже начинала беспокоиться, что это единственное, что у меня хорошо получается.
– У меня были задержки в обучении, – сказал он без выражения, словно миллион раз слышал, как к нему применяют этот термин. – И в школе по большей части я мучился, пытаясь заставить свой мозг действовать тем образом, для которого он не приспособлен. Поэтому я очень много занимался индивидуально. Кстати, возможно, это одна из причин того, что ты меня не помнишь.
– А еще теперь у тебя есть борода.
Он посмотрел на меня удивленно, и я показала на свой подбородок, а потом на его.
– Из-за нее ты выглядишь намного старше девятнадцати.
Он задумчиво провел по нижней части своего лица. Я вдруг поймала себя на желании тоже провести ладонью по его лицу, а еще, возможно, прижаться щекой к его шее. Похоже, разговоры под луной действительно смягчают множество острых углов.
– А где ты учился?
– В Техасе. Оттуда родом мой отец, и я там жил в детстве, а потом мама перевезла всю семью сюда, чтобы руководить «Морской звездой» после смерти бабушки. Я всегда хотел вернуться. – Он смотрел на воду с таким напряженным выражением, словно пытался разглядеть свой родной город на другой стороне залива.
– Не любишь Порт-Корал?
– Не люблю перемены.
Я не заметила, в какой момент у него в руках появился небольшой шнурок и, разговаривая, он начал вязать узлы. Я зачарованно уставилась на него. Шнурок был потертым и мягким на вид.
Он поднял глаза, и его пальцы тут же остановились. Я почувствовала себя слишком назойливой.
– Извини, я не хотела… – собиралась я извиниться, но он помотал головой.
– Это нервное, – произнес он, нахмурившись. – Помогает мне успокоиться, когда я волнуюсь.
Значит ли это, что сейчас он нервничает? Из-за меня? Я почувствовала прилив возбуждения.
Он подергал за концы, и узел в его руках развязался.
– Когда я был маленьким, отец дал мне этот шнурок, чтобы я учился вязать узлы. Кроме того, этим легко можно было заинтересовать меня, пока ему было некогда. А через какое-то время это стало способом чем-то занять руки, чтобы отвлечься.
– И это все тот же шнурок?
– И это все тот же шнурок, – сказал он с гордостью.