Несколько рассыпающихся зданий были обнесены строительной сеткой, а узкие улочки вокруг этой стройки были наполнены людьми. Мы прошли мимо стариков в пластиковых креслах, погруженных в оживленную беседу, детей, которые ссорились из-за какой-то игры, – некоторые в обуви, а другие босиком, – мимо подростков, которые, держась за руки, пропадали в глубине бульваров. Туристов было легко отличить: они позировали на фоне этих старых домов, пытаясь подобрать ракурс получше. Вот группа остановилась, присела рядом и стала делать селфи с женщинами в ярких платьях, курящими сигары. Они просто развлекались, наслаждаясь красотой, не подвластной времени; как только они поймают интернет-связь, выложат эти фотографии, и все будут думать, что именно это и есть Куба. Именно такие фотографии я находила в Интернете, когда, как одержимая, искала о ней все, что только могла. Но сейчас, стоя на этой жаркой тропической улице, я наблюдала за тем, что происходило за пределами этих фотографий. За историями, которые всегда остаются за кадром.
Мама тоже наблюдала за происходящим вокруг. Она сдвинула солнечные очки на лоб.
– Что случилось?
– Не знаю, – сказала я. На улицу свернула еще одна большая группа туристов. Экскурсовод держал над головой красный зонтик. Судя по диалекту, он был местный. – Я так много думала о том, где мое место и смогу ли я здесь чувствовать себя своей. И вот наконец я здесь. – Я отступила в сторону, чтобы дать им пройти. – Но я боюсь, что в конце концов у меня снова окажется больше вопросов, чем ответов.
– Очень на тебя похоже.
Мы купили карту и бродили по городу несколько часов, а потом остановились у небольшого окошка уличной еды, чтобы перекусить. Мужчина за этим окошком нарезал огромный кусок жареной свинины, а потом делал из нее небольшие сэндвичи. Мама купила два, и, пока она расплачивалась, я посмотрела на небольшой цветочный рынок на другой стороне улицы.
Он почему-то казался знакомым, словно я когда-то видела его на фотографии. Мама подала мне сэндвич, уже впиваясь в свой.
Рядом с рынком стояло здание с табличкой «306», на двери которого нарисовали дерево папайи. Точнее, и дверь, и дерево были просто нарисованы на стене, но цвета граффити отличались яркостью и бросались в глаза.
Мама подобралась поближе, и я пошла за ней. В городе, где так много цензуры, все равно цвело свободное искусство. Мама нерешительно подняла руку в направлении нарисованной двери:
– Вряд ли я смогла бы так нарисовать.
В дальнем конце стены за небольшим металлическим столиком сидела пожилая женщина. У нее были заколотые назад темные волосы, а изо рта торчала сигара. С ней никто не фотографировался.
–
– Нет-нет, мы просто смотрим, – на автомате ответила я по-английски. Женщина склонила голову, и я тут же покраснела от стыда. Одновременно меня охватила грусть. Это не Мими, привыкшая к нашему двуязычию. –
– Ничего. – И одарила меня загадочной улыбкой. – Так я тоже могу.
Мама все еще с восторгом разглядывала картину.
Женщина внимательно посмотрела на нее и стряхнула пепел с сигары:
– Вы ищете ее. – Она выдохнула облако дыма.
Мама замерла на месте. Я посмотрела с одной на другую, и во рту у меня почему-то сразу пересохло, так, что было сложно проглотить кусок бутерброда. Внутри вместе с едой перекатывались восторг и недоверие. «Просто подай мне знак».
– Вы ищете чуда, разве нет? – Женщина продолжала курить. Откуда-то вдруг выскользнула тощая рыжая кошка и прижалась к ее ногам. Сердце вдруг яростно застучало. Я боялась отвести взгляд – вдруг кошка убежит или вообще окажется плодом моего воспаленного воображения?
Она снова опустила сигару.
– Я отведу вас.
– Куда? – хрипло спросила мама.
– К ней.
Глава 36
Как оказалось, скорбь и надежда даже очень искушенного в планировании человека могут привести к странным вещам. Например, мы с мамой ехали навстречу заходящему солнцу в кузове грузовика, понятия не имея, куда.
Мама лежала сбоку от меня, растянувшись в кузове, и молчала, с тех самых пор как мы, повинуясь указаниям женщины с сигарой, забрали наши вещи и сели в этот грузовик вопреки всем страшилкам о путешествиях и Аниным любимым подкастам о грабителях и убийцах.
– Ана меня за это убила бы, если бы знала.
Мама, глядя в небо, только фыркнула:
– Ты со своей матерью.
– Вот именно.
Я снова посмотрела через окошко в кабину. По радио играла излюбленная музыка Мими – гуахира, звонкое и наполненное жизнью местное кантри. Голова пожилой женщины, теперь замотанная шалью, покачивалась в такт движению грузовика рядом с водителем.
– Ты правда думаешь, она что-то знает про
– Как пессимистично.
Я моргнула, не веря своим ушам.