Не введи во искушение

От сотника Шандыба узнал, что Стёпку из лазарета отправили на Дон долечиваться. В душе Шандыба даже завидовал Усу — дома побывает. А может, больше на фронт и не пошлют: ранение-то у Стёпки в грудь навылет...

Присел Иван, шинель на плечи накинул, приготовился ночь коротать, да не дали. Велели взвод поднять, разведку боем устроить. Так поступали, когда хотели выявить огневые точки противника, чтоб накануне атаки подавить их орудиями...

Подняв взвод, Шандыба приказал казакам рассредоточиться. Ругаясь, они перебрались через бруствер и, когда со стороны австрийцев взлетела осветительная ракета, припав к земле, начали подбираться к вражеским позициям. Позади осталось нейтральное поле, теперь надо было вызвать огонь на себя. Казаки подняли беспорядочную стрельбу. Одна за другой поднимались в небо ракеты, ударили пулемёты. Стрельба продолжалась не менее получаса. Когда все успокоилось, Иван передал, чтоб отходили к своим. В итоге ночной вылазки троих казаков убило и шестерых ранило.

* * *

Из штаба корпуса генерал Краснов возвратился злой. Он считал упрёки в адрес 2-й Сводной казачьей дивизии необоснованными.

Командир корпуса сказал:

   — Я, Пётр Николаевич, надеялся, что ваша дивизия на участке, который она занимает, прорвёт фронт.

Краснов ответил категорично и довольно резко:

   — Ваше превосходительство, 2-ю Сводную казачью дивизию упрекнуть не в чем. Дело в том, что она действовала без резервов.

   — И всё же попытайтесь повторить наступление...

Возвратившись в дивизию, генерал созвал полковых начальников, командиров батарей, начальника разведки и снабжения на совещание. Несмотря на то иго всех видов боеприпасов было достаточно, в выступлениях сквозила неуверенность в возможности Прорыва. Однако Краснов отдал приказ готовить полки к штурму третьей укреплённой полосы.

Денисов разложил карты участка, в который раздал установку каждому полку и сотне.

   — Удар артиллерии будет нанесён всеми имеющимися средствами, — сказал он. — Огонь будет упреждающим, только после этого полки пойдут в наступление. В атаку двинутся под развёрнутыми знамёнами...

Рассвет тронул небо, когда со стороны позиций дивизии ударили орудия. Разрывы сотрясали воздух и землю. Молчали австрийские укрепления, молчали пушки. Всю первую половину дня русские батареи продолжали обстрел вражеских позиций.

Но вот наступила короткая тревожная тишина. Шандыба, прежде не раз ходивший в атаки, почувствовал озноб, тело колотила нервная дрожь. Когда дивизия по всему участку поднялась в наступление, Иван одним из первых перемахнул через бруствер. Он спешил пересечь проклятое поле, чтобы очутиться в австрийской траншее. Но до неё надо было ещё добежать, преодолеть колючую проволоку, да не один ряд...

С наблюдательного пункта Краснов следил за ходом атаки, видел, какие потери несёт дивизия, думал: чтобы вырвать победу и бросить в прорыв конницу, необходимы резервы пехоты, которых у него как не было, так и нет. С огромным трудом удалось-таки закрепиться в третьем эшелоне.

Вечером Краснов начальнику штаба Денисову сказал:

   — Боюсь, Святослав Варламович, как бы нам не навязали окопную войну.

   — Вы, Пётр Николаевич, имеете в виду нашу дивизию?

   — Да нет, всему фронту. А ведь от позиционной войны рукой подать до революции.

   — Ходят слухи, в правительственных верхах обсуждается идея сепаратного мира.

   — Сепаратный мир будет означать, что Россия не будет плавать в проливах, а в Константинополе останется сидеть султан.

   — Я думаю, идея сепаратного мира вызовет недовольство всех этих Рябушинских, Гучковых, Львовых и прочих.

   — В конце концов, это не наши заботы. Наше дело — сохранить армию, удержать её в повиновении.

* * *

Из соседнего пехотного полка дезертировали ещё два солдата. Покинули окопы с оружием. На поимку дезертиров послали казаков, выставили патрули, но всё оказалось тщетным.

Генерал Краснов велел зачитать в дивизии приказ о применении смертной казни за нарушение воинской дисциплины, считая такую меру достаточной для тех, кто попытается нарушить присягу.

Притихли казаки. Не доведи бог попасть в неблагонадёжные. Такое ляжет позором не только на голову казака, но и на весь его род. Шандыба хотя и был недоволен окопной жизнью, однако держал недовольство в душе, вслух не высказывал. С детства наслышан был Иван о подвигах деда Мирона. Бели бы дошло до Захара Мироновича, что сын службу несёт недостойно, отец сказал бы:

   — Дед твой, Ванька, Плевну брал, с самим генералом Скобелевым на приступы высот ходил, я царю-батюшке с честью служил, а ты, сукин сын, видать, забыл, чьих ты кровей?

Стёпку Уса в пример бы поставил. В общем, ослабел бы на весь хутор, на всю станицу Вёшенскую. Да что там на станицу — на весь Дон...

Вспомнилось Шандыбе, как на большие праздники отец, бывало, сядет за стол в красном углу под святыми иконами, даже когда никого из гостей нет, нальёт заветного графинчика стопку водки, выпьет, закупит да заведёт свою любимую песню. Иногда мать ему подпевала. Красиво у них получалось. Отец начинал:

...А из года в год степь донская, наша матушка...