Впрочем, полное отсутствие врагов, покусителей, да просто – зрителей его расхолаживает. И если у него настроение сразиться с кем-нибудь и показать неважно кому кузькину мать, он прихватывает зубами что-то из своего хозяйства, заявляется с угрожающим видом туда, где вы сидите, ни о чём не подозревая и мирно попивая чай или что там ещё (так, пружиня на носках сапожек и зыркая по сторонам, ковбой заходит в незнакомый паб), и выкладывает добычу прямо вам под ноги. Морда при этом уже разбойничья и провокационная: а ну, давай, сунься!
И правда, если вам придёт в голову подразнить его – например, сделать вид, что протягиваете руку за его кровным, трудом и потом нажитым имуществом… ох, какой шквал проклятий, угроз, бандитских наскоков! При этом хвост его молотит бешеную жигу, глаза горят, мохнатое мускулистое тельце извивается, грудью припадая к полу, пружинно вздымается зад. И так до изнеможения, до радостно оскаленной, рывками дышащей пасти, застывшего хохота на мохнатой физии… Он счастлив – боевой конь, тигр, бешеный арап, зверюга проклятая – всё это, как вы понимаете, доводят до его сведения потом, когда, распростёршись мохнатым ковриком, он бессильно валяется под стулом. И это поистине блаженные минуты нашего семейного счастья…
Однако нельзя сказать, что Кондрат счастлив в личной жизни. Как-то так получилось, что он холост. Мы поначалу истово искали ему возлюбленную, давали брачные объявления… всё тщетно. Потом уж вроде подбирались какие-то партии, не скажу, что выгодные или достойные по положению в обществе, – так, мезальянс всё-таки.
У него, впрочем, есть некий заменитель супружеских отношений. Я даже не знаю, как это поделикатнее сказать: это две большие домашние тапочки, сделанные в виде плюшевых зайцев, с розовыми пошлыми мордами и белыми ушами.
Как праотец наш Авраам, Кондрат имеет двух жён…
Интересно строятся эти отношения – как в гареме у султана с наложницами: когда на него находит интимное настроение, весь пыл души и чресел он посвящает только одной из своих плюшевых гурий, не обращая внимания на происходящее вокруг. При этом – раскован, упоён, влюблён, бесстыден, как восточный сатрап…
Удовлетворив любовный жар, он разом из галантного поэта-воздыхателя превращается в полную противоположность: в этакого слободского хулигана, который, сильно выпив, возвращается домой из кабака. Что нужно такому мужику? Поучить жену, конечно. Крепко поучить её, дуру. И вот Кондрат хватает одну из своих возлюбленных зубами за заячьи уши и начинает нещадно трепать, совсем уж впадая в пьяный раж, подвывая и ухая, так что от барышни лишь клочки летят по закоулочкам.
Мы пытаемся урезонить его разными осуждающими возгласами вроде: «Сударь, вы пошто дамочку обижаете?» Иногда приходится даже отнимать у него несчастную, вот как соседи отбивают у слободского хулигана его воющую простоволосую бабу…
Но бывают и у него высокие минуты блаженного семейного покоя. И, точно как султан в гареме, возлежит на подушках, покуривая кальян и глядя на своих танцующих наложниц – а вокруг возлежат жёны, старшие, младшие и промежуточные… так же и Кондрат: подгребёт к себе обеих, положит свою продувную морду между ними на какой-нибудь украденный им носок и тихо дремлет, бестия.
Хотела бы я в эти минуты заглянуть в его мечты…
Утро начинается с того, что, учуяв вялое пробуждение мизинца на вашей левой ноге, некто лохматый и нахрапистый вспрыгивает на постель и доброжелательно, но твёрдо утверждается передними лапами на вашей груди. Вы, конечно, вольны зажмурить глаза, не дышать, не двигаться – словом, прибегнуть ко всем этим дешёвым трюкам… Всё напрасно: пробил час, а именно шесть склянок, когда спать дольше вам просто не позволят – будут лезть мокрым носом в ваше лицо, старательно его облизывая и норовя целовать – тьфу! – прямо в губы.
Можно ещё потянуть время, умиротворяя этого типа почёсыванием брюха; он разваливается рядом, милостиво подставляя телеса для ласк, но как только ваша засыпающая рука вяло откинется, требовательной лапой он призовёт вас к порядку. Так что дешевле уж не тянуть, а сразу выйти на прогулку.
…И вы поднимаетесь и лезете в джинсы, путаясь в штанинах, с трудом разлепляя глаза и не попадая ногой в кроссовки, тем более что один кроссовок (одну кроссовку?) этот негодяй куда-то уволок и яростно треплет, рыча и скалясь в экстазе.
А на улице вообще-то дождь, туман, хмарь и мразь. Ваш ржавый позвоночник отказывается держать спину, ноги деревянные, руки ватные, глаза не открываются… Вы и так старый больной человек, а эта собачья сволочь ещё цинично насмехается, продлевая удовольствие ожидания прогулки. Скачет по комнатам с одной из двух своих меховых блядей в зубах и азартно её мутузит. Уже стоя перед дверью в куртке, вы призывно позвякиваете ошейником и поводком.
– Так ты не идёшь гулять, сволочь собачья, паскудник, проходимец, холера лохматая?! Вот я сама ухожу, всё, до свиданья, я пошла!