Не выходя из боя

«…В свои двадцать с небольшим я только и умел толком в карты да отбивать морзянку. А в лагере это оказалось тем, что им надо. В плен попал я дуриком. Под Минском отбились от своих втроем. Ни патронов, ни жратвы. Подхарчились на одном хуторе, заснули как убитые. Сонных нас и повязали. Пригнали в лагерь. Житуха там была дикая. Прочитал бы где — не поверил. Осенью дожди, холод, а мы за колючкой под открытым небом. Больные, раненые гниют заживо. Побои, голод, собаками нас травили, хуже скотины. Мерла братва пачками. Без счету. Кто через это прошел, тот знает фашистам цену.

Допрашивал меня сначала один тип в штатском. Выпытывал, уговаривал. Сначала я упирался: предателем, мол, не стану. А потом нагляделся всего, наказнился на товарищей, решил: чего подыхать зря? Лучше уж отплатить им на всю катушку.

Они-то, понятно, тоже не дураки. Крутили, крутили меня и так и эдак, раз двадцать, наверно, на допросы таскали. Думали, поднапутаю где. А чего я мог напутать? В негеройскую биографию свою приплел самую малость: отец, мол, раскулачен, погиб. А остальное — как было. Только о комсомоле не сказал.

В конце октября привезли меня в школу ихнюю. Аж под Варшаву. Поговаривали, контрразведка генштаба рядом находилась. На даче Пилсудского. Дали мне кличку «Мамонт». Группа наша была под началом ротмистра Зарвица. То ли венгр, то ли серб, не знаю. С этим мы быстро снюхались. Ротмистр в картишки баловался. Даже не баловался, а болезнь это у него вроде. Как кончим занятия — за стол. И пошла. Со зла обдирал я их всех сначала как липку. И паек, и табак, и шнапс, и барахло — все ко мне валило. А потом стал потихоньку туфтовать, поддаваться ротмистру, обучил его карточным секретам. На том и сошлись.

По радиоделу, штучкам ихним всяким шел неплохо. Ну, Зарвиц и выставлял меня везде в передний ряд: «Мамонт — это класс. Мамонт еще себя покажет. Не каждый с ним может потягаться». С такой аттестацией меня и выпустили 7 апреля 1942 года. Сказали: доверяют большое дело. Обещали крест, деньги и все такое. Задание: выяснить наличие оборонных объектов в Сызрани, характер охраны на мосту через Волгу, продвижение грузов».

Через три дня после выброски и явки Анисина с повинной они передали первую радиограмму. Немцы не ответили. На вторые и третьи сутки повторилось то же самое. Уже тогда Корнев увидел, что радист искренне, откровенно переживает неудачу и больше всего боится, что немцы так и не ответят на вызов и тем самым не подтвердят его показания.

Они все-таки ответили. Поздравили с началом работы, уточнили задание. С 7 мая начались регулярные радиосеансы. И вот тогда Анисин повеселел. Словно сбросил с души тяготивший груз.

Помощник его, Берчевский, оказался другого поля ягодой. Когда взяли на улице, аж зубами заскрипел:

— Жаль, пистолет запрятал, перестрелял бы как собак.