Не выходите замуж на спор

Идиот! Нашел, чем шутить! В последний раз, когда я слышала что‑то подобное, меня приковали цепями в холодном подвале и отдали в полное распоряжение двух похотливых инкубов, которые должны были воплотить очередную маменькину задумку! И они воплотили… уроды! Так воплотили, что, когда я пришла в себя на изгрызенном собственными зубами ложе, то по доброй воле призвала "светлую" ипостась. А моя "темная" половина, хоть и кривилась от боли, при этом злорадно хохотала, глядя, как весело сгорают в очищающем огне лучшие маменькины учителя.

— Ненавижу! — прошипела я, непроизвольно выпуская клыки. — Ненавижу тварей!

— Хель, ты чего рычишь? — раздался откуда‑то сзади удивленный голос. — Кто тебя обидел?

Я вздрогнула и быстро обернулась.

— Марти…

Он сидел на постели, свесив босые ноги и удивленно тараща на меня большие голубые глаза. Растрепанный, все еще слегка светящийся, но быстро теряющий окруживший его Свет, в котором больше не было нужды. Осунувшийся, слегка побледневший, немного сонный… но живой!

Я сама не поняла, как оказалась рядом и когда успела подхватить его на руки. Но не смогла сдержать счастливой улыбки, когда по комнате хрустальными колокольчиками разлетелся его задорный смех. Прижав нашего ангела к груди до жалобного всхлипа, я звонко чмокнула по — детски пухлую щеку и прошептала:

— Мартин, как же ты нас напугал!

— Я сам себя напугал, — гордо ответил ангел, когда я поставила его обратно на пол. — А еще… Хель, ты не поверишь, но у меня появились крылья!

* * *

Еще через два дня, с трудом дождавшись выходных, мы отправились в Город и на целый вечер сняли трактир, собираясь отпраздновать воскрешение Марти. Улька по случаю надела свое лучшее платье… черное, как обычно, но с белым воротничком, Шмуль по такому случаю стащил у леших пол — бочонка мухоморовки, Васька принарядился, и даже Зырян, обычно не терпящий пьянства, с чувством приложился к трофейному напитку.

— За возвращение Мартина! — прогудел он под одобрительные возгласы с соседних столиков. Чего уж греха таить — на радостях фей пригласил на вечеринку всех, с кем не был на ножах. А таких, как ни удивительно, нашлось немало, поэтому трактир наводили кокетливые нимфы, любвеобильные сатиры, парочка леших, целая стайка чистокровных феек, с которыми наш крылатый друг откровенно заигрывал, а также несколько оборотней различных родов и даже однокурсник — вампир, который, впрочем, постарался отсесть от меня подальше.

Оно и понятно: однажды паренек попробовал меня склеить и, оказавшись чересчур настойчивым, получил по самому уязвимому месту кочергой. Смертельного урона ему это не нанесло — вампиры — твари живучие, — но ближе нескольких шагов неудачливый ловелас ко мне больше не приближался. И теперь лишь настороженно посверкивал из угла алыми глазами и неторопливо цедил из стакана кровь, которая у дядюшки Гринго — владельца трактира — каким‑то чудом завалялась.

Впрочем, медведеподобный хозяин уже привык, что в УННУНе хватает представителей самых разных рас, и поэтому в его закромах имелось все, что могло понадобиться вечно голодным студентам. Включая березовый сок, свежую кровь и даже обычную кашу, которую по выходным и я уплетала с удовольствием.

— За Мартина! — поддержал очередную здравницу Шмуль и взмыл под самый потолок, едва не расплескав мухоморовку. — Добро пожаловать, мой пернатый друг, в общество крылатых мерзавцев!

Ангел, и без того смущенный избыточным вниманием к своей персоне, покраснел, как рак, и попытался спрятаться под стол. Но успевший набраться фей, которому уже было море по колено, заставил его поднялся и в сотый, наверное, раз продемонстрировать свое новое приобретение.

Вообще‑то, крылышки были фиговенькие — маленькие, серенькие, лишенные свойственной чистокровным ангелам ослепительной белизны… словом, младенческие, какие бывают у пернатых сразу после рождения и меняются по достижении трехлетнего возраста. Но Мартин‑то был полукровкой, поэтому невзрачные комочки перьев, больше похожих на детский пушок, появились у него очень поздно. Держать его вес не могли, постоянно мешались, да и требовали замены всей Мартиновской одежды… но ангел был счастлив. И, смущаясь до красноты, неловко демонстрировал свои детские перышки, даже не представляя, сколько Света на них ушло.

Положив подбородок на скрещенные руки, я безмятежно смотрела на огонь, стараясь не слышать восторженного рева и не обращать внимания на сыплющиеся со всех сторон тосты. Мне было… хорошо. Выпитая мухоморовка уже ударила по мозгам, но, вопреки ожиданиям, сегодня мне хотелось не шумной вечеринки, а какого‑то домашнего уюта, тишины, мягкой перины под боком…

— Засыпаешь? — вкрадчиво поинтересовался откуда‑то сбоку подкравшийся Йержик. — И правильно, подруга… тебе уже давно пора баиньки, а то по общаге ходят слухи, что ты спуталась с вампиром и теперь не только не спишь по ночам, но и питаешься кровью бедных студентов.

— Отстань, — зевнула я. — Радуйся лучше, что твой бессонник проработал на двое суток дольше, да и сейчас еще… уа — у-у… не до конца выветрился.

Целитель хмыкнул.