– Вниз. В шахту… Или… ты в город. А я сам.
– Хрен тебе, – мрачно сказал Сапожник. – Сам ты тут ляжешь. И… может, и вправду красиво помрем.
Он даже зажмурился мечтательно.
А Бекшеев спокойно повторил:
– Хрен тебе.
Помирать он точно не собирался.
Идти.
Легче сказать, чем сделать. Слабость – обратная сторона окна. Естественная. Мозг в принципе весьма энергоемкий орган, а уж когда дар и разум работают на пределе… За одно окно аналитик может потерять до пяти килограммов.
И потом очень сложно не думать фактами.
Бекшеев не знал, сколько он потерял, но энергию израсходовал, кажется, всю. Заемную тоже. Потому что сейчас мокрая одежда ощущалась, как и холод, и то, что этот холод пробирался внутрь.
Мышцы дрожали.
Лечь бы. Поспать. А лучше поесть и потом поспать пару часов.
Это правильно. Это нужно. А он… идет. Ноги проваливаются в мох и грязь, мхом прикрытую. В ботинках давно уже полно воды.
Колени подгибаются.
А он идет. Уверенный…
И не он один. Рядом идет Сапожник. Так же молча. Упорно.
Смешно. Столько лет притворяться…
– Ты не похож на… того, кто… с бумагами.
Дышать приходится часто. И воздух проходит внутрь со свистом, тоже ледяной. Но хоть дождь прекратился, что уже радует.
– А… – А вот Сапожник идет легко. – Это как-то… само. Сперва чтобы живым почувствовать. Сказали заниматься. Я и занимался. До края, когда мышцы горят от напряжения, тогда живой. Потом… репутация. Надо было поддерживать. Да и заняться тут больше нечем. – Хорошая причина. – Тихоня… знаешь, у нас там тоже слухи ходили. Что есть у русских такой… человек, который не человек даже. Что придет и убьет. – Хрустит ветка под ногами, а сверху сыплется вода. Ледяная. – Вроде страшилок, только для взрослых. И я вот думаю… не думал раньше, а теперь… еще когда только война началась, то коллега мой… – он скривился, – должен был на повышение пойти. А он уснул в ванне. И сердце… схватило. Смерть расследовали, конечно. Несчастный случай. И мне дали его место. Я поднялся… А потом еще раз… тоже что-то такое. Может, конечно, случайность. Но слухи были… и что у него задача – до императора добраться. Думаешь, мог он?
– Не знаю. Мало данных.
В этом их слабость.
Данные.
Четкие. Ясные. И когда данных недостаточно, сессия просто пройдет вхолостую.
– Лютик… он… – Сапожник остановился и подал руку. – Продышись. И успокойся. Бежать все одно смысла нет.
Как и таиться.
Был бы здесь кто-то, их бы давно сняли. А значит, в лесу пусто. Странно, но Бекшеев чувствовал себя обиженным. Будто его сочли настолько бесполезным, что даже убивать не стали.
– Что с… Лютиком?
– Не скажу, откуда он взялся. Я тогда не особо в себе был. Первое воспоминание, что он мне носки сует. Вязаные. Такие, знаешь, толстые, колючие… У меня в детстве были похожие. Нянюшка заставляла надевать, особенно когда простужался. Все говорила, что прогреюся, пропотею, и легче станет. А тут снова… Причем рябые такие. Ему старые вещи носили. Он распускал. И перевязывал.
Бекшеев осмотрелся.
Лес.
Слева. Справа. Спереди и сзади. Такой вот, настоящий, который растет не по плану, в котором ни тропинок, ни указателей. Ни лавочек для отдыха. А ему не помешало бы. Но, главное, он помнит, куда идти.
Если ход не засыпало.
Если карты и пометки были верны.
Если…
– И Софья велела носить. Я ее слушал.
– Почему?
– Сам не знаю. Мне нужно было кого-то слушать. А она сказала, что я поправлюсь. И что буду жить. Что стану счастлив. Что у меня будут чудесная жена и дети… представляешь? И если я умру, то и эта женщина – она тоже не сможет стать счастливой. А это нечестно. У Софьи своя логика.
Но помогла.
– И как? Счастлив?
– Не знаю. – Сапожник не торопил. – Но умирать больше не тянет. А это уже много.
Вход в шахту обнаружился там, где и значился на старом плане. Черный зев пещеры, раскрытый, как врата в бездну.
– Уверен, что нам туда? – поинтересовался Сапожник.
– Нет, – честно ответил Бекшеев, вглядываясь в эту темноту.
А ведь у них ни фонарей, ни ламп. Ничего.
– Тогда полезли.
Глава 38. Жрец
«Не спешите выбрасывать заветрившийся хлеб. Если высушить его, а после измолоть, то полученную смесь можно добавлять в фарш или обваливать в ней котлеты».
– Идем, что ли? – Лютик поднялся. – А тварюка твоя где?
– В город услала. За помощью.
– А этот?
– Ногу сломал, – соврала, – в лесу. Не на себе же его. Вот она помощь и приведет.
– Ну-ну. – Он покачал головой, показывая, что не верит мне. Вот совершенно.
– Янка еще жива? – уточнила я.
Потому как если уж лезть в пекло, то не за просто так.
– А с чего ты… хотя… Жива. Крепенькая. Дар, правда, совсем слабый, но что уж есть. Я не капризный.
– Софья?
– Сама виновата, но да…
– Княжич?
– И он…
– А…
– И Ниночка… милая девонька, да… муженек ее. И ты тоже жить будешь. Сколько-то. Но сколько ни есть, все наше. Так что, девонька, коль тебе и вправду не все равно, то милости прошу.
– А если все равно?