Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ)

- Одного этот источник свел с ума.

- Не стоит перекладывать вину на природу. Там дело, как я поняла, в том, что изначально человек был болен душой. А целители телом занимаются. Да и никто не отменял старой истины. В капле – лекарство…

- В ложке – яд, - пробурчал Бекшеев и почесал ногу о ногу.

Пол был прохладным.

Но до третьей палаты всего ничего.

И не отличается она от прочих.

Разве что кровать у открытого окна. И на подоконнике – ваза с цветами. На кровати человек. И второй сидит рядом.

- Спит, - Зима выпустила руку. – Знаешь, мирный такой… когда спит.

Руки у Тихони замотаны бинтами. Верхний слой кожи слез, матушка говорила, но почему-то лишь с ладоней. И на груди частично.

На спине.

- Во сне восстанавливаться проще. И боли нет, - Бекшеев остановился в дверях. Надо бы пройти.

- Это да… когда боли нет – это хорошо.

Тихоня дышит.

Грудная клетка вздымается вверх и вниз. Ровно. Спокойно. Это хороший признак. А поверх бинтов выделяется темным пятном крест.

Странно, что матушка не забрала.

Серебро почернело, но не оплавилось, и это тоже неправильно. Хотя… может, и вправду крест? Чудо? Почему бы и нет. Объяснение, если подумать, не хуже других.

- Меня Одинцов просил отдел возглавить, - пожаловалась Зима.

- А ты?

- Я подумала, что… почему бы и нет? – она пожала плечами. – Хотя это чтобы ты согласился участвовать. Без тебя в этом отделе особо смысла нет.

О таких делах не говорят в палате, над человеком, который то ли в коме, то ли в глубоком сне.

- Не знаю.

- Согласишься, - убежденно заявила Зима. – Ты уже в это вляпался. А раз попробовав охоту, остановиться сложно…

- Я честно, пока не знаю, - он добрался до стула и сел. И только сейчас понял, насколько слаб. – Я… в голове не укладывается, как человек мог столько натворить. И он, и княжич… княжич дает показания.

- Хорошо.

- Что хорошего? Это… не знаю… как это все назвать! Войны же нет, а…

- А чудовища остались, - Зима повернулась. И солнечный свет пробился сквозь окно, окутал её теплым ореолом. – Когда-то, еще до войны мы поехали на ярмарку. В соседний город. Недалеко, но тогда мне казалось это удивительным путешествием. Остановились ночевать в пригороде. Там моя двоюродная тетка жила. Замуж вышла. У нее был большой дом. И много удивительных вещей. Нас с сестрой положили спать в комнате. Ночью я проснулась. В туалет захотелось… темно, помню. Там еще в углу шкаф стоял огромный. Я в жизни таких не видела. Вот… и когда проснулась и встала, то увидела, что из этого шкафа на меня кто-то смотрит.

- Чудовище?

- Я долго стояла. Не смела шелохнуться. Я двигаюсь и оно тоже. Я от страха разревелась… тогда-то сестра и проснулась. Она меня подвела к шкафу. Оказалось, что все просто. Лунный свет, лаковая дверца и я. Мое отражение..

Зима поднялась.

- Так что… никаких чудовищ нет. Просто люди. Идем… тут обед обещали. А я как проснулась, постоянно есть хочу… и остальных навестить надо бы.

Дверь распахнулась.

- Вы тут? – Ниночка просунула голову. – А то послали найти…

Она выглядела такой домашней в мягком полосатом халате, что Бекшеев не удержался от улыбки. И Ниночка ответила на нее, а потом виновато потупилась. Будто стыдно было.

За что?

Слегка осунулась. И весу потеряла. Но это ничего. Это восстановится.

- Что случилось?

- Так… - она поглядела на Зиму и взгляда не отвела. – Свадьба… вроде как…

И невеста в платье, явно взятом из матушкиного гардероба, хоть и подшитом по фигуре. А растрепанный жених в больничном халате.

Отец его с донельзя довольным видом.

Медведь в кресле-каталке. Софья с Ниночкой за его спиной.

Янка с букетиком цветов. Какая-то испуганная и растерянная одновременно.

Зверь, устроившийся в углу с видом предовольным. К Бекшееву подошел. И ткнулся носом, словно приветствуя…

Матушка.

Зима улыбается. И оказывается, улыбка делает её красивой… и подумалось, что документы на развод подписаны. А в канцелярии обещали заверить быстро. И почему-то угрызений совести по этому поводу Бекшеев не испытывает.

Наоборот.

Наденьку он не оставит без помощи. И она тоже знает. А остальное… остальное – лишнее. Кажется, она собралась поэтический салон открыть.

Пусть будет счастлива.

Священник что-то там говорил. А Бекшеев не слушал. Думал. Думалось легко. И как-то даже радостно было на душе. И предложение Одинцова он примет.

Пусть и не сразу.

Новый отдел потребует многого, а стало быть, самое время поторговаться.

Его двинули локтем под бок.

- Лицо попроще сделай, - сказала на ухо Зима. – Люди кругом.

И вправду люди.

Только люди. И никаких чудовищ.