Не выпускайте чудовищ из шкафа

Слабое-слабое эхо, которое сохранилось, благодаря металлу. Стало быть, серебро или… нет, серебро, конечно, тоже из благородных, но емкость у него другая, как и степень сродства.

Стало быть…

Белое золото?

Платина?

А это совсем уж интересно. Если серебряные цепочки – не диво, то вот платина – металл редкий. И все равно…

- Когда он нашел? – я позволила цепочке скользнуть по ладони.

- Давно уже, - Янка качнула ногой. – Может, месяц, а то и больше. Он же ж передо мной не отчитывается.

Это она произнесла раздраженным тоном, явно подражая кому-то из взрослых.

Два месяца?

Это много. Очень. И платина не удержит так долго силу. Если только… банка? Я провела по ней кончиками пальцев. Жесть – не преграда, но и накапливать силу не способна. Бумага? Нет, я бы ощутила.

Стало быть…

- На, - я сунула жестянку в руки. – И советую перепрятать. Может, про эту нору не только ты знаешь.

Янка нахмурилась. Подобная мысль ей явно не приходила в голову. А я встала на колени.

Мокро.

И грязно.

И нора эта… она глубокая. А светить бесполезно, потому что свет тонет в волглой земле. И остается наощупь. Так, руку просунуть. И дальше еще… у Мишки руки длинные. Он и сам довольно рослый мальчишка… под пальцами земля. И что-то влажноватое, явно живое. Ненавижу червяков.

Насекомых тоже.

Но ощупываю. Медленно. Нора узкая, в такой не развернешься, но… пальцы вдруг коснулись чего-то… в первое мгновенье показалось, что это еще один ком земли. А потом я услышала такое знакомое эхо. Земля? Только сверху.

Когтями получилось подцепить сверток.

И вытащить.

- Что там? – Янка спрыгнула с пня и подобралась ближе.

Шугануть?

А смысл?

Я потерла плечо. Этак и вывих получить можно, но… в руках был грязный сверток. Платок? Если и так, то платком он был давно. Он пропитался водой и землей. И распутать удалось не сразу. А когда распутала, Янка недоуменно нахмурилась.

- Это… все? Это что? Стекляшки?

Они и вправду выглядели осколками стекла, мутными оплавленными, совершенно бесполезными. Вот только…

Я подняла камень, размером с ноготь. И направила внутрь его каплю силы. Камень отозвался слабой вспышкой.

- Это алмазы, да?

- Нет, - я пересчитала. Семь. Семь камней, самый маленький из которых с горошину. И ведь этого хватит для артефакта средней руки. – Лучше. Это кристаллы альбита.

- Да? – Янка потянула было руку.

- Не стоит, - я поспешно завернула платок.

Дерьмо.

Зато теперь понятно, откуда у Мишки деньги. Да, сейчас кристаллы стоят куда как меньше, чем сто лет тому, но… все одно они дорогие. Дороже золота.

Меньше.

Легче.

И главное, подлежат строгому учету. В целях, так сказать, общественной безопасности. А потому чистые, без номеров, по которым можно отследить происхождение, они легко найдут своего покупателя.

Вот же ж…

- Деду ни слова, - я завернула этот платок в свой, а сверток сунула в карман. – И вообще никому.

Сомнение.

- Это опасно, - сказала я тихо. – Очень.

- Из-за них Мишку убили?

- Не знаю.

Сомневаюсь. Тот, кто убивал, если бы он знал о кристаллах, забрал бы их. Нет… тут все иначе. Зато, кажется, понятно, что делал Мишка в той части острова.

И…

Мне придется найти это место.

Или не мне.

Яжинский встретил нас мрачным взглядом.

- Чего? – поинтересовался он у меня, а Янка поспешно спряталась за мою спину.

- Мишку убили, - я почувствовала, как мелко стучат зубы. – И скинули. Мертвым.

- Знаю.

- Надо найти место. Где скинули. И где убили.

- Как? – он стоял на пороге, явно не желая пускать меня в дом.

- Мне понадобится собака… молодая, но не щенок. С характером. Чтобы выдержала…

Слушает. Хмурится.

- И к тебе она не вернется. Или… сдохнет.

- Или?

- Или не сдохнет.

Одинцов как-то сказал, что логика у меня очень уж своеобразная.

- Баню затопили, - буркнул Яжинский, отступая. – Идите. А то ишь… насквозь. Янка, в следующий раз ночевать будет там, где шлялась.

Она ничего не ответила. И только уже в бане, куда нас проводила молчаливая Отуля, рискнула спросить:

- А зачем вам собака-то?

- Утром увидишь…

На сей раз проснулась я до рассвета. Я буквально кожей чувствовала, как где-то там, в морской пучине, зарождается свет. И встала с лавки, стараясь двигаться беззвучно, чтобы не потревожить спящих. В доме было тепло и душно, воздуха мало, а людей вот – наоборот.

У печи на корточках сидела Отуля.

- Доброго утра, - шепотом сказала я. И она кивнула, будем считать, что ответила.

Дверь отворилась беззвучно.

Надо же, ночью приморозило. Вообще на Дальнем морозы, как ни странно, редкость, чтобы настоящие, чтобы такие, до самых глубин. Здесь вон и ключи бьют круглый год, и лед, если бывает, то ненадолго. А теперь я глотнула ледяного воздуха и потянулась.

Навстречу солнцу.

А следом на крыльцо вышла Отуля с тулупом.

- Нет, - я покачала головой. – Спасибо, но…

Отец дома и в лютые морозы выходил босиком. И матушка добавляла, что по вере и воздастся, что тело человеческое – лишь сосуд, и если душа крепка, то и сосуд таковым будет.

Я не больно-то слушала.

Мне было не интересно. А теперь вот… что случилось? Я вытащила ногу из растоптанных ботинок, понятия не имею, чьи, но большие и теплые. А вот на ступеньках – сизоватый налет. И холод обжигает ступню.