Не выпускайте чудовищ из шкафа

Девочка… ну кто называет тварей так? Имена должны быть грозными, чтобы соответствовать. А тут… Девочка. Хотя… пусть будет Девочкой. Куплю ей ошейник… или вот в Петербурге дамы носили при себе собачек. И ошейники им заказывали особые, с серебряной нитью, с камнями.

А моя чем хуже?

Решено. Когда все закончится, отпишусь Одинцову, пусть тоже закажет. А лучше сразу семь. На каждый день недели новый… или нет, я ж все одно поленюсь менять.

Так что один.

Ну или два. Один чтобы с камушками, а другой попроще, но тоже красивый.

Мылась я быстро. И глядя на потоки грязи, утекавшие в канализацию, думала, что это… это ведь почти охота.

Та, настоящая.

Когда по следу.

И азарт есть. Слабый пока, не затмевающий разум, но врать себе не стоит. Он есть. И то, что происходит, мне ведь нравится.

Нет, не убийства.

Не…

Охота.

Мне её не хватало. Мать твою… да что я за существо такое? Ведь там, раньше, я только и мечтала о том, как заживу, когда не нужно будет охотиться.

Красться.

Прятаться.

Убивать. Умирать, надеясь, что все-таки дотяну до своих и не сдохну. Как же я мечтала, что буду просто жить. А когда вот получилось, то оказалось, что просто жить как раз и не просто.

И вообще.

Что со мной не так? Или… все так? Просто я уже не могу иначе? И не только я, выходит?

В кабинет я заглянула. И трубку телефона сняла, ожидаемо услышав в ней тишину. Стало быть, связи нет. На пару дней камни все же выбило.

Софья так и сидела, правда, уже с Девочкой, которая устроилась у Софьиных ног, и картами.

- Тебе бы лучше у Бекшеевых пожить, - сказала я, сунув нос в холодильник.

Кастрюля с борщом. Еще одна – с котлетами, судя по запаху, вполне свежими. Рагу. И мясной рулет. Я стащила котлету, бросила на ломоть хлеба. И сыра отломала кусок.

Вкусно.

- В этом нет смысла, - Софья вновь выложила карты. Но хоть без покойника, правда, мрачный вид той дамы, что легла первой, мне не понравился. – А карты молчат.

- Ты же раскладываешь.

- И что? Дело ведь не в картинках. В ощущениях. Карты – лишь проводник, а я ориентируюсь на то, что чувствую… и да, поэтому рисую новые, когда старые уходят.

- Я не спрашивала, между прочим.

- Я почувствовала.

- Ты не менталист.

- Дар пророчества - это близко к ментальному, как и повышенная эмпатичность, - карты она убрала. – Мне не нравится, что происходит, но я не могу это изменить.

- Сапожник, расскажи про него.

Молчание.

И поджатые губы. Ну да, я ведь не удержу все в секрете. И не потому, что не хочу, скорее уж дело такое, что не до секретов. А ей это кажется предательством.

- Там, в госпитале, я… потерялась.

- Среди вероятностей?

- Да. Среди тех, прошлых, вероятностей. Знаешь, я ведь думала, что и вправду лучшая… самая одаренная. Талантливая. Мои прогнозы были точны. Меня ценили. Хвалили.

Знакомо.

Собаку нужно поощрять. Это же основа основ дрессировки. И тогда команды она будет выполнять задорно и с радостью.

- Я и возомнила себя непогрешимой.

- В том, что случилось, не было твоей вины. Или моей… ничьей вообще.

Но сказать это проще, чем поверить в сказанное.

- Это мне тоже говорили, - отмахнулась Софья. – Но я пыталась увидеть, как оно могло бы быть… раз за разом. Вытаскивала из памяти. Проигрывала. Это запрещено. Это может привести к зацикливанию. Оно и случилось. Я закрывала глаза и оказывалась там. И кричала, предупреждала, что идти нельзя, только все равно. Нас раз за разом накрывало залпом. И мы умирали. Все мы.

- А потом?

- А потом однажды я оказалась не в лесу. В лагере. Тоже лес, только другой. Колючая проволока. Вышки. Люди. Очень худые люди, которые скоро умрут. Я это знала. А еще, что ничего не могу для них сделать. Списки… были списки. Я приезжала в этот лагерь в составе комиссии, которая… - она замолчала.

А я дожевала котлету и облизала пальцы.

- Это не твои воспоминания.

- Не мои. Говорю же, дар пророка сродни ментальному. Что-то там с информационным полем связано… есть теоретические выкладки, что мы на самом деле не видим, а пользуемся готовым, существующим где-то вовне, в этом самом информационном поле. Но я не настолько умна, чтобы понять теорию. Однако я видела. Видела, как их сортируют. Людей. И одни умрут. Другие будут работать, пока не умрут. Третьи… третьи послужат материалом. Я ничего не делала сама. Находились те, кто делал. Моя задача была смотреть. Запоминать. Передавать… информацию. Подниматься выше. Чем выше должность, тем больше информации. А люди… люди тогда везде умирали.

Слабая отговорка.

Зато кое-что становится понятным.

- Он был…

- Шпионом. Разведчиком. Еще до начала войны внедрили.

А значит, кто-то подозревал, что война все-таки случится? Но подозрений оказалось недостаточно, чтобы предотвратить.

- Он играл студента, который бежал из Империи… социал-радикала. Даже дело состряпали. И взрыв был, в котором его обвинили. Остальные, кто участвовал, полегли. Их просто не брали живьем. А он вот сбежал. Там его и подобрала германская разведка. Сперва он учился. Потом… потом, сумел зацепиться в исследованиях. О превосходстве арийской расы. Да… он был умен. Исполнителен. И его проверяли, не раз и не два. Несколько ментальных сканирований.