Не вышел из боя

если в спину сподобят ножом, —

Убиенных щадят,

отпевают и балуют раем.

Не скажу про живых,

а покойников мы бережём.

В грязь ударю лицом,

завалюсь покрасивее набок,

И ударит душа

на ворованных клячах в галоп.

Вот и дело с концом, —

в райских кущах покушаю яблок.

Подойду не спеша —

вдруг апостол вернёт, остолоп.

Чур меня самого!

Наважденье, знакомое что-то, —

Неродящий пустырь

и сплошное ничто — беспредел,

И среди ничего

возвышались литые ворота,

И этап-богатырь —

тысяч пять — на коленках сидел.

Как ржанёт коренник, —

я смирил его ласковым словом,

Да репей из мочал

еле выдрал и гриву заплёл.

Пётр-апостол — старик,

что-то долго возился с засовом,

И кряхтел, и ворчал,

и не смог отворить — и ушёл.

Тот огромный этап

не издал ни единого стона,

Лишь на корточки вдруг

с онемевших колен пересел.

Вон следы пёсьих лап.

Да не рай это вовсе, а зона!

Всё вернулось на круг,

и Распятый над кругом висел.

Мы с конями глядим:

вот уж истинно зона всем зонам!

Хлебный дух из ворот —

так надёжней, чем руки вязать.

Я пока невредим,

но и я нахлебался озоном,

Лепоты полон рот,

и ругательства трудно сказать.

Засучив рукава,

пролетели две тени в зелёном.

С криком: «В рельсу стучи!» —

пропорхнули на крыльях бичи.

Там малина, братва, —

нас встречают малиновым звоном!

Нет, звенели ключи —

это к нам подбирали ключи.

Я подох на задах,

на руках на старушечьих, дряблых,

Не к Мадонне прижат

Божий сын, а к стене, как холоп.

В дивных райских садах

просто прорва мороженых яблок,

Но сады сторожат

и стреляют без промаха в лоб.

Херувимы кружат,

ангел окает с вышки — занятно!

Да не взыщет Христос, —

рву плоды ледяные с дерев.

Как я выстрелу рад —

ускакал я на землю обратно,

Вот и яблок принёс,

их за пазухой телом согрев.

Я вторично умру,

если надо — мы вновь умираем.

Удалось, бог ты мой,

я не сам — вы мне пулю в живот.

Так сложилось в миру —

всех застреленных балуют раем,

А оттуда землёй —

бережёного бог бережёт,

В грязь ударю лицом,

завалюсь после выстрела набок.

Кони хочут овсу,

но пора закусить удила,

Вдоль обрыва, с кнутом,

по-над пропастью, пазуху яблок

Я тебе принесу —

ты меня и из рая ждала.

1977–1978

Упрямо я стремлюсь ко дну…

Упрямо я стремлюсь ко дну,

Дыханье рвётся, давит уши.

Зачем иду на глубину?

Чем плохо было мне на суше?

Там, на земле, — и стол и дом.

Там я и пел, и надрывался.

Я плавал всё же — хоть с трудом,

Но на поверхности держался.

Линяют страсти под луной

В обыденной воздушной жиже,

А я вплываю в мир иной, —

Тем невозвратнее, чем ниже.

Дышу я непривычно — ртом.

Среда бурлит — плевать на среду!

Я погружаюсь, и притом

Быстрее — в пику Архимеду.

Я потерял ориентир,