Не вышел из боя

Целый год мы ходили как чумные, не стесняясь ни родителей, ни соседей, никого. Девчонки в классе расспрашивали — ну как? — им хотелось знать подробности, больше всего в части физиологии. Я никогда им ничего не рассказывала, и они отстали. Пристали педсовет и дирекция. И снова пугали маму моим невероятно развратным будущим и печальным концом где-нибудь в больнице в инфекционном отделении или в травматологии, где я буду лежать с проломленным Николаем Святенко черепом, потому что они знали пр-о Николая, все про него все знали, кроме меня. И никто ничего не знал, кроме меня. То, что знали они — я не хотела видеть, а то, что знала я — они видеть не могли.

А потом его арестовали за какую-то драку, судили и дали четыре года, а я уже умела курить и пить. Он меня научил. Но я не жалею. Не он, так другой бы научил — только хуже, А Николай никогда меня в темные свои дела не посвящал. А явные я знала. Он любил меня, жил недалеко и даже работал где-то в кинотеатре — рисовал рекламу, по клеточкам. Фотографию расчертят на клеточки, а потом каждый квадрат перерисовывают в увеличенном варианте, чтобы похоже было. Теперь это смешно, а тогда я думала — Художник! А его взяли да арестовали, Николая Святенко, первого моего мужчину, а может — и первую любовь. Потому что все остальные — были уже остальные, даже сильнее, но не первые.

Я готовилась к экзаменам, а тут этот арест, и все шушукаются за спиной, а Тамара Петровна — так в лицо:

— Что, доигралась со своим уголовником? Может, ты за ним поедешь, как жены декабристов?

Наверное, надо было поехать, тогда бы хоть не было всей последующей мерзости, но я готовилась к экзаменам и возненавидела его за то, что терплю издевательства и позор и в школе, и дома, и везде. И я не поехала.