Не вышел из боя

Это была правда. Видел и знал Максим Григорьевич Святенково примерное поведение. Года три назад, когда путалась с ним Тамарка, ученица еще, и когда мать пришла зареванная из школы, попросила она Максима Григорьевича: «Ты ведь отец, какой-никакой, а отец, пойди ты, поговори с ним!» Максиму Григорьевичу хоть и плевать было — с кем его дочь и что, но все же пошел он и с Николаем говорил. Говорил так:

— Ты это, Николай, девку оставь. Ты человек пустой да рисковый… Тюрьма по тебе плачет. А она еще школьница, мать вон к директору вызывали.

Колька тогда только рассмеялся ему в лицо и обозвал разно: мусором, псом и всяко, а потом сказал:

— Ты не в свое дело не суйся! Какой ты ей отец? Знаю я — какой ты отец. Рассказывали, да и сам вижу. А матери скажи, что Томку я не обижаю, и другой ништо не обидит. Вся шпана, ее завидев, в подворотни прячется и здоровается уважительно. А если б не я — лезли бы да лапали. Так что со мной ей лучше, — уверенно закончил Николай.

Максим Григорьевич и ушел ни с чем, только дома ругал Тамарку всякими оскорбительными прозвищами, и мать ими же ругал, и сестру с мужем, и целый свет.

— Пропадите вы все — вся ваша семья поганая… Но путайте меня в ваши дела. Я с уголовниками больше разговаривать не буду. Я б с ним в другом месте поговорил. Но ничего, может, еще и придется.

И накаркал ведь, старый ворон. Забрали Николая за пьяную какую-то драку с поножовщиной да оскорблением власти. И по странной случайности все предварительное заключение просидел тот в Бутырке, в камере, за которой Максим Григорьевич тогда надзирал. Он как сейчас помнит — Максим Григорьевич. Входит он, как всегда, медленно и молча в камеру, и встает ему навстречу Николай Святенко, по кличке Коллега, — уголовник и гитарист, наглец и соблазнитель его собственной, хотя и нелюбимой, дочери. И совсем не загрустил он оттого, что грозило ему от двух до семи по статье двести шесть «б» уголовного кодекса, а даже как будто и наоборот, чувствовал себя спокойнее и лучше.

— А, Максим Григорьевич, — ненаглядный тесть. Прости, кандидат только в тести! Вот это встреча! Знал бы ты, как я рад, Максим Григорьевич. Ты ведь и принесешь чего-нибудь, чего нельзя, — подмаргивал ему

Колька, — по блату да по-родственному и послабление будет отеческое — мне и корешам моим. Верно ведь, товарищ Полуэктов?

Максим Григорьевич, как мог, тогда Кольку выматерил, выхлопотал ему карцер, а при другом разе сказал: