Читаем Не вышел из боя полностью

Который бойко вербовал, –

И за Урал машины стал перегонять.

Дорога, а в дороге – МАЗ,

Который по уши увяз.

В кабине тьма, напарник третий час молчит.

Хоть бы кричал, аж зло берёт –

Назад пятьсот, пятьсот вперёд, –

А он зубами «танец с саблями» стучит.

Мы оба знали про маршрут,

Что этот МАЗ на стройках ждут.

А наше дело – сел, поехал – ночь, полночь!

Ну надо ж так – под Новый год

Назад пятьсот, пятьсот вперёд,

Сигналим зря – пурга, и некому помочь!

– Глуши мотор, – он говорит, –

Пусть этот МАЗ огнём горит.

Мол, видишь сам, – тут больше нечего ловить,

Мол, видишь сам – кругом пятьсот,

И к ночи точно – занесёт,

Так заровняет, что не надо хоронить!

Я отвечаю: «Не канючь» –

А он – за гаечный за ключ

И волком смотрит (он вообще бывает крут).

А что ему – кругом пятьсот,

И кто кого переживёт,

Тот и докажет, кто был прав, когда припрут.

Он был мне больше, чем родня, –

Он ел с ладони у меня.

А тут глядит в глаза – и холодно спине.

И понял я – кругом пятьсот,

И кто там после разберёт,

Что он забыл, кто я ему и кто он мне!

И он ушёл куда-то вбок.

Я отпустил, а сам прилёг,

Мне снился сон про наш весёлый наворот:

Что будто вновь кругом пятьсот,

Ищу я выход из ворот.

Но нет его, есть только вход – и то не тот.

Конец простой: пришёл тягач,

И там был трос, и там был врач,

И МАЗ попал – куда положено ему,

И он пришёл – трясётся весь…

А там опять далёкий рейс…

Я зла не помню – я опять его возьму.

<p><strong>ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ В МОРЕ</strong></p>

Морякам теплохода «Шота Руставели»

Когда я спотыкаюсь на стихах,

Когда не до размеров, не до рифм,

Тогда друзьям пою о моряках,

До белых пальцев стискивая гриф.

Всем делам моим на суше вопреки

И назло моим заботам на земле

Вы возьмите меня в море, моряки,

Поднесите рюмку водки на весле.

Любая тварь по морю – знай плывёт,

Под винт попасть не каждый норовит,

А здесь, на суше, встречный пешеход

Наступит, оттолкнёт и убежит.

Всем делам моим на суше вопреки

И назло моим заботам на земле

Вы возьмите меня в море, моряки,

Я все вахты отстою на корабле!

Известно вам – мир не на трёх китах,

А мне известно – он не на троих.

Вам вольничать нельзя в чужих портах,

А я забыл, как вольничать в своих.

Всем делам моим на суше вопреки

И назло моим заботам на земле

Вы возьмите меня в море, моряки,

Поднесите кружку рома на весле!

<p><strong>Штормит весь вечер, и пока …</strong></p>

Штормит весь вечер, и пока

Заплаты пенные латают

Разорванные швы песка,

Я наблюдаю свысока,

Как волны головы ломают.

И я сочувствую – слегка –

Погибшим, но издалека.

Я слышу хрип, и смертный стон,

И ярость, что не уцелели.

Ещё бы! Взять такой разгон,

Набраться сил, пробить заслон –

И голову сломать у цели!

И я сочувствую – слегка –

Погибшим, но издалека.

Ах, гривы белые судьбы!

Пред смертью, словно хорошея,

По зову боевой трубы

Взлетают волны на дыбы,

Ломают выгнутые шеи.

И мы сочувствуем – слегка –

Погибшим, им, издалека.

А ветер снова в гребни бьёт

И гривы пенные ерошит.

Волна барьера не возьмёт,

Ей кто-то ноги подсечёт –

И рухнет взмыленная лошадь.

И посочувствуют – слегка –

Погибшей, ей, издалека.

Придёт и мой черёд вослед.

Мне дуют в спину, гонят к краю.

В душе предчувствие, как бред,

Что надломлю себе хребет

И тоже голову сломаю.

Мне посочувствуют – слегка –

Погибшему – издалека.

Так многие сидят в веках

На берегах и наблюдают,

Внимательно и зорко, как

Другие рядом на камнях

Хребты и головы ломают.

Они сочувствуют – слегка –

Погибшим. Но издалека.

Но в сумерках морского дна,

В глубинах тайных, кашалотьих,

Родится и взойдёт одна

Неимоверная волна…

На берег ринется она

И наблюдающих поглотит!

Я посочувствую – слегка –

Погибшим, им, издалека.

[1973]

<p><strong>В день, когда мы, поддержкой земли заручась…</strong></p>

В день, когда мы, поддержкой земли заручась,

По высокой воде, по солёной, своей,

Выйдем точно в назначенный час, –

Море станет укачивать нас,

Словно мать непутёвых детей.

Волны будут работать и в поте лица

Корабельные наши борта иссекут,

Торопливо машины начнут месяца

Составлять из ритмичных секунд.

А кругом – только водная гладь… Благодать!

И на длинные мили кругом – ни души!

Оттого морякам тяжело привыкать

Засыпать после качки в домашней тиши.

Наши будни – без праздников, без выходных.

В море нам и без отдыха хватит помех.

Мы подруг забываем своих,

Им – до нас, нам подчас – не до них,

Да простят они нам этот грех!

Нет, неправда! – вздыхаем о них у кормы

И во сне имена повторяем тайком.

Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,

Не за счастьем, а за косяком.

А кругом – только водная гладь… Благодать!

Ни заборов, ни стен, – хоть паши, хоть пляши.

Оттого морякам тяжело привыкать

Засыпать после качки в уютной тиши.

Говорят, что плывём мы за длинным рублём.

Кстати, длинных рублей просто так не добыть.

Но мы в мope за Морем плывём

И ещё – за единственным днём,

О котором потом не забыть.

И когда из другой, непохожей весны

Мы к родному причалу придём прямиком,

Растворятся морские ворота страны

Перед каждым своим моряком.

Здесь кругом – только водная гладь… Благодать!

И вестей никаких, сколько нам ни пиши.

Оттого морякам тяжело привыкать

Засыпать после качки в уютной тиши.

Всякий раз уплываем, с землёй обручась,

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное