Не взывай к справедливости Господа

Но попробуй, выковырни это гнездовье, разори его, как старый улей, кто же будет добывать мёд, хоть для тех, хоть для этих хозяев жизни, с худосочных цветов разных производственных контор и строек объявших со всех сторон город?

Дина всё так же была благодарна многоопытной старой Матрёне, называя её более приличным именем – «тётя Мотя».

Тётя Мотя строго доглядывала за тем, чтобы девушке не досаждали слишком уж рьяные поклонники.

Она всем любопытным и дотошным выдавала Дину за свою племянницу, и только Кирилл имел свой неограниченный доступ в её укромное местечко, что как раз совпало с приездом в общежитие Федулы, которому явно не понравились бы встречи «сладкой парочки» у него на глазах.

Теперь Федула был какой-то странный, совсем непохожий на того степенного Федулу, рассудительного и по-деревенски скупого.

После смерти матери он продал свой довольно крепкий дом с усадьбой в полгектара одному городскому начальнику под дачу, а начальник тот помог Федуле приобрести кооперативную квартиру в доме, который уже ждал новосёлов.

А от комнаты в коммунальной квартире, которую ему пообещали в профкоме за безотказную работу, он неожиданно отказался. «В этом пенале сам живи!» – сказал он обескураженному председателю профкома, который по доброте своей хотел ещё и выпить стаканчик-другой дармовой водки за оказанное внимание одинокому труженику наковальни и молота.

Когда Федула возвернулся в свою барачную комнату, он перво-наперво выставил бутылку водки и ящик чешского пива на прицепе.

Николай Яблочкин, только сухо кашлянув в кулак, удивлённым взглядом посмотрел на Федулу и, теряясь, что с ним редко происходило, не сразу пододвинулся к столу.

На Федуле был тесноватый бостоновый костюм в крупную полоску, галстук и самое главное – на месте потерянного когда-то зуба теперь светилась золотая фикса, отчего казалось, что у этого мужика всегда праздник.

Федула, не дожидаясь пока сядут за стол его товарищи, сам разлил по стаканам водку, поднял свой и, не говоря ни слова, выпил.

Так пьют в память самых дорогих людей.

Яблон с Кириллом, поднявшись, тоже молча выпили, каждый, думая о своём: Кирилл тоже потерял мать, так и не сумев похоронить её, а Яблон пил «за тех, кто в море». Он в детстве хотел стать капитаном алых парусов, а неласковая судьба завернула его на ветреные стапеля монтажных площадок.

Второй стакан отдался в руке Федулы праздничным звоном – значит пришло время гулять нараспашку.

– Федула, а, Федула, – спросил его Николай на правах авторитетного человека, – отчего ты сегодня такой щедрый? Капусту на корню рубишь, а? Смотри, хрустами дорога в ад стелется!

– А я и в аду с кувалдой не пропаду! Чертям подковы на копыта ставить буду. Ты вот пей тут, там не дадут!

А я туда и не спешу! – Яблон сорвал зубами колпачок с пивной бутылки. – Жениться бы тебе, Федула! Квартира есть. «Отходную» поставить? Поставил! Под тебя теперь любая девка, как шестёрка под туза, ляжет. Правда, Кирюха? – подал он открытую бутылку Кириллу.

– А то нет!

Кириллу нравилось всё: и застолье, и внимание к себе Коли Яблочкина, и даже Федула в нелепом на сегодняшний день костюме, который сидел на нём не то чтобы уж нескладно, а как-то непривычно, да и не к месту. В бараке предпочиталась простота в одежде и в обращении. Иное вызывало насмешки и явную неприязнь его насельников.

Федула как-то нехорошо посмотрел на Кирилла, передёрнул на шее галстук, стандартный узел которого под тесным воротничком нейлоновой рубашки держался на резинке, потянулся было снова к стакану, но в последний момент раздумал:

– Женюсь! А-то как же! Вот щас этого гвоздя в табуретку вобью, и женюсь обязательно!

Огромный прокопченный коксом и железной окалиной кулак вроде нехотя оторвался от стола и повис над лохматой головой Кирилла. – Ты зачем девку сюда привадил, сучий потрах?

– Окстись, Федор! – Яблон первый раз назвал Федулу его настоящим именем. – Окстись! Девка эта, студентка что ли, – племянница Матрёны будет. Она её сюда приволокла. При чём здесь наш Кирюха?

– А при том! А при том, что у меня в кулаке пять пальцев, – Федула медленно разжал кулак, – и все на него указывают! – Иди, позови Дину. Пусть она мне сегодня отходную на гитаре сыграет! Му-зы-кант-ша! – вздохнул он восхищённо. – А тебя я сегодня бить не буду. Погожу пока! Иди, позови, уважь Федулу напоследок! – легонько потрепал он Кирилла за вихры. – Иди, позови!

Что оставалось Кириллу делать? Пойдёшь, когда такой кулак возле глаза окажется! Да и самому Кириллу захотелось похвастать перед циником Яблоном своей талантливой и такой красивой подругой, которая доводиться роднёй самой бабке Матрёне.

В том, что жительница чуланчика под лестницей, – племянница Матрёны, Кирилл разубеждать никого не стал. Так было спокойнее для всех.

Дина, действительно привязалась к всесильной вахтёрше и часто оставалась за неё на посту, пока чёртова баба приводила себя в порядок после нескольких бутылок вермута.

Человек привыкает ко всему. Привыкла и Дина. Ей в этом мужском муравейнике, как ни странно, никто жить не мешал.